Эрик Ларсон - Мертвый след. Последний вояж «Лузитании»

Эта нота не помогла. Посыпались жалобы от американских судоходных компаний, чьи грузы были задержаны или конфискованы; правда, Госдепартаменту удалось своевременно вернуть автомобиль, который везли для одной светской особы американского происхождения 111 . Ставки британцев были попросту слишком высоки, так что на компромисс они не соглашались. Вот что писал осенью предыдущего года британский посол в Америке, Сесил Спринг Райс: “В борьбе не на жизнь, а на смерть, которую мы сейчас ведем, крайне важно помешать тому, чтобы военные поставки доходили до германских армий и заводов” 112 .

Очевидно, Америке было все труднее и труднее поддерживать нейтралитет. Вильсон говорил в письме к приятельнице Мэри Халберт: “Англия и Германия вместе взятые способны довести нас до безумия, ведь нередко кажется, будто они сами обезумели, столь бессмысленные провокации они выдумывают” 113 .

И все-таки Вильсон понимал, что каждая из сторон ведет свою кампанию против торговых судов кардинально разными способами. Королевский флот вел себя корректно и нередко платил за перехваченную контрабанду; Германия же, казалось, выказывала все б о льшую готовность топить торговые суда без предупреждения, даже те, на которых были знаки нейтральных держав. Торпедная атака на “Галфлайт” была тому наглядным примером. Выступая в Госдепартаменте, заместитель госсекретаря Роберт Лансинг предупредил – в свете нападения на “Галфлайт”, – что Соединенные Штаты обязаны придерживаться февральского заявления Вильсона, где говорилось, что он призовет Германию “к ответу по всей строгости” за ее действия. Вильсон никак не прокомментировал это открыто, но они с госсекретарем Брайаном во время закулисных бесед с репортерами дали понять, что в отношении данного инцидента администрация будет вести себя благоразумно. “Правительство Соединенных Штатов не будет предпринимать каких-либо официальных дипломатических шагов… до тех пор, пока не будут достоверно установлены факты и достигнута определенность”, – сообщалось на первой полосе “Нью-Йорк таймс” в среду 5 мая 114 .

На самом деле инцидент с “Галфлайтом” Вильсона встревожил. Это был американский корабль – при нападении погибли трое. Более того, все произошло без предупреждения. Если инцидент и не показался Вильсону достаточно масштабным, чтобы втянуть державу в войну, некоего протеста он все-таки требовал. В ту среду Вильсон телеграфировал своему другу полковнику Хаусу, который все еще был в Лондоне, прося у него совета: какого рода ответ послать Германии.

Хаус порекомендовал “резкую ноту”, но добавил: “Боюсь, что в любую минуту может произойти более серьезное нарушение, ибо они, по всей видимости, не заботятся о последствиях” 115 .

Ежедневный бюллетень “Кунарда” держал пассажиров “Лузитании” в курсе военных новостей, однако газета, как и все прочие, сообщала лишь об основных перемещениях войск, словно война – игра с фишками и костями, а не с людьми из плоти и крови. Эти сообщения далеко не отражали настоящее положение дел в том, что касалось сражений, которые разворачивались на фронте, особенно в Дарданеллах, где наступление Антанты на море и на суше застопорилось и британские и французские войска вырыли окопы, подобные тем, что на Западном фронте.

Страшнее всего в бою было выходить из окопа: вставать и выбираться наружу, зная, что противник может в любой момент начать обстрел, который будет продолжаться, пока битва не закончится – то ли победой, то ли поражением, в результате будет завоевано – или отдано – несколько ярдов земли, но при любом исходе половина батальона окажется среди погибших, раненых или пропавших без вести. “Никогда не забуду тот миг, когда нам приходилось покидать укрытие или окоп, – писал британский рядовой Ридли Шелдон о боях на Геллесе, мысе на юго-западной оконечности Галлиполийского полуострова. – Это поистине ужасно: сделать первый шаг – прямо под огнем, обычно смертоносным, и понять, что тебя могут застрелить в любое мгновение. Если же в тебя не попадут, тогда словно набираешься храбрости. А когда по ту сторону видишь людей, похожих на тебя самого, возникает твердое желание двигаться вперед. И мы шли, перебирались через бруствер, с закрепленными штыками, шеренгой, словно ветер. Смерть же так и косила людей, словно пшеницу серпом” 116 .

Раненые лежали под открытым небом или в воронках от снарядов, ожидая людей с носилками, – часами, даже целыми днями. Ранения бывали разные: от легких шрапнельных до ужасных, оставлявших человека изуродованным. “Я вернулся в окоп и увидел то, чего не видел прежде, пока не рассеялся дым”, – писал капитан Альберт Мюр, тоже на Геллесе. В его окоп только что попал снаряд – в то самое место, где несколькими секундами ранее он писал депеши, которые предстояло доставить двум связным. Один из них уцелел, другой – нет. “Его тело и голова лежали в 4 или 5 футах друг от друга. Убиты были также двое моих связистов. Их тела были до того изуродованы, что описывать их было бы преступлением” 117 .

В другом месте, тоже у Геллеса, сержант Денис Мориарти и его Первый королевский полк манстерских фузилёров отбились от атаки турок, начавшейся в десять вечера. “Они подкрались прямо к нашим окопам, их были тысячи, ночь превратилась в кошмар от их криков и воплей: «Аллах, Аллах!» Нам ничего не оставалось, как их уничтожить”. Кое-кому удалось добраться до окопа Мориарти. “Стоило туркам подойти совсем близко, как эти дьяволы начинали бросать ручные гранаты, и наших погибших можно было опознать лишь по их шейным медальонам. Господи помилуй, ну и зрелище встретило нас на заре в то утро” 118 . К январю 1916 года, когда оккупационные войска Антанты наконец были эвакуированы, погибших, раненых и пропавших без вести с их стороны оказалось около 265 тысяч, с турецкой – около 300 тысяч 119 .

Людям на кораблях, стянутых к этим берегам, приходилось немногим лучше. Флот был внушительный – сотни судов, от минных тральщиков до гигантских дредноутов. Однако многие находились на таком расстоянии, что их легко могла достать расположившаяся на возвышении турецкая артиллерия, откуда и забрасывала на их палубы тысячи тонн взрывчатки. Во французский линкор “Суффран” попал снаряд, разрушивший орудийную башню и вызвавший сильный пожар внутри корпуса; другой снаряд разбил переднюю трубу. Контр-адмирал Эмиль Гепратт спустился с мостика, чтобы осмотреть повреждения и поднять дух своих матросов. Он писал: “Сцена была трагическая, жуткая: картина опустошения, пламя не пощадило ничего. Что же до наших юношей, они, несколько минут назад столь готовые к бою, столь уверенные в себе, все до единого [лежали] теперь мертвые на голой палубе, почерневшие, обгоревшие скелеты, перекрученные так и сяк, без каких-либо следов одежды – все пожрало пламя” 120 .