Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины

– Вот как ты не желаешь жениться на моей дочери! – продолжал он, медленно делая к ним шаг за шагом вдоль бревенчатой стены. – Ты, видать, решил обойтись без женитьбы и просто ее одурачить, а вот попробуй-ка одурачить меня !

Пока он шел, эти двое не оставались безучастны. Логи-Хакон невольно пытался отодвинуться от Соколины, чтобы не задеть ее в случае драки; девушка, напротив, придвинулась еще ближе и вцепилась в его рубаху, надеясь таким образом не дать отцу на него наброситься. Со стороны это было очень похоже на некую любовную борьбу и лишь укрепило старика в его подозрениях.

– То он не будет жениться, потому что она не слишком для него хороша, а то заманивает ее ночью за угол! Сам не знаешь, как быть с твоим негодным корешком, так я тебе его оторву напрочь!

– Это я его заманила! – крикнула Соколина в лицо Свенгельду, повернувшись и прижавшись спиной к Логи-Хакону, чтобы заслонить его собой. – А не он меня!

Логи-Хакон молчал, не пытаясь снять это обвинение, но Соколина никак не могла допустить, чтобы другой пострадал по ее вине. Такого она никогда бы себе не простила.

Взяв девушку за плечи, Логи-Хакон попытался отодвинуть ее в сторону, но она упиралась изо всех сил. Приблизившись, Свенгельд выбросил руку, ухватил дочь за основание косы – привычным движением, явно не в первый раз, – и отшвырнул прочь.

Освободившись, Логи-Хакон шагнул назад, дабы выбраться на простор, и приготовился к драке.

– Давай, старый хрен! – позвал он, с ненавистью глядя в угрюмые глаза Свенгельда. – Довольно я тебя терпел! Ты бранишь меня дураком и неудачником при моей и твоей дружине, распоряжаешься мной, будто своим холопом, но больше этого не будет! Если ты так прыток, то давай, выясним наконец, вправе ли ты давать волю языку!

Лицо Свенгельда неожиданно прояснилось, и тут между ними вклинилось нечто весьма объемное.

– А ну прекратите! – с трудом пытаясь придать почтительность своему властному голосу, воскликнул Сигге Сакс. – Вы оба – слишком знатные и уважаемые люди, чтобы выяснять отношения в драке, будто отроки!

Оба противника невольно огляделись и обнаружили что вокруг полно народу. С одной стороны столпились хирдманы Логи-Хакона, с другой – отроки Свенгельда. Оружия ни у кого в руках не было, но решительные лица говорили о готовности постоять за жизнь и честь вождя.

– Я приехал не за тем, чтобы затевать драку с таким уважаемым человеком, – слегка задыхаясь, ответил Логи-Хакон. – Но всему есть предел. Ни одно застолье здесь не обходится без того, чтобы меня не угостили большим или малым оскорблением. И больше я не намерен терпеть этого, пусть бы ты был воспитателем троих моих братьев, а не одного!

– Убирайся отсюда! – рявкнул Свенгельд. – Проваливай к твоему братцу! И передай ему: если он хочет знать, не снюхался ли я с Маломиром и не скрипят ли на ходу мои кости, пусть приезжает сам! Завтра на рассвете чтоб духу твоего здесь не было!

Он ухватил похищенную Соколиной рогатину, все так же стоявшую у стены, повернулся и пошел к себе в избу, опираясь на древко, как на посох. Через несколько шагов обернулся и кивнул дочери:

– Пошли домой! У меня пес есть рыжий, такого же внука не хочу!

Логи-Хакон вздрогнул и стиснул зубы, напряжением всех душевных сил удерживая себя в руках. Соколина вспыхнула, глаза обожгли слезы стыда и негодования. Но у нее больше не было сил, хотелось лишь скрыться от десятков этих изумленных лиц. Ни на кого не взглянув, она пустилась бегом, обогнала отца и скрылась во тьме.

Дура девка так и не сделала, о чем ее просили. Лис убедился в этом, когда уже в тишине, наконец сменившей шум и суету, пробрался к навесу воеводской избы и нащупал лежащую там рогатину, всеми забытую. Лезть самому в избу означало немалый риск – потому он и хотел, чтобы все сделала Соколина. Но оставить все как есть означало риск гораздо больший. Хладнокровно прикинув возможности, Лис решился.

Неслышно открыв дверь, он прошел в избу, нашарил возле воеводской лежанки древко и заменил одно на другое. Потом так же тихо вышел и отправился спать.

Когда Лис уже заснул, та же мысль вдруг осенила Бьольва, который все ворочался и заснуть никак не мог. Он стал вспоминать: вот Свенгельд стоит перед этими двоими, рогатина прислонена к стене… Потом старик берет ее и уходит, опираясь на древко… Йотунов ты свет, Свенгельд забрал ту же самую рогатину, которую Соколина принесла!

Бьольв спустил ноги на пол и встал. Не обуваясь, неслышно скользнул к выходу из дружинной избы. Прошел через пустой и темный двор, пошарил под навесом воеводской избы. Вот она лежит! Так и есть – за шумом ссоры никто не вспомнил, что ее нужно было заменить!

Еще через несколько мгновений Бьольв вновь очутился под навесом с рогатиной в руке, но уже с другой. Свою добычу он унес к кузне и положил у задней стены, чтобы никому на глаза не попалась. До рассвета оставалось всего ничего…

На белой заре дружина Логи-Хакона, успевшая за ночь собраться в дорогу, стала выходить и выводить лошадей. Дозорный десяток открыл ворота, и Логи-Хакон на своем рыжем коне первым выехал из городка. На тихую избу Свенгельда он лишь бросил беглый взгляд. Стыдно было уезжать, как выгнанный из дому бродяга, не оправдав надежд старшего брата… Впрочем, было бы стыдно, если бы он твердо верил, что знает, в чем те надежды заключались. Однако сомнение, зароненное вчера вечером, за ночь только разрослось. Гнев и негодование заливали душу: собственный брат пытался использовать его, будто клинок, которому не сообщают, кого и почему владелец хочет лишить жизни! И чтобы не выглядеть дураком в своих и чужих глазах, стоит поскорее в этом разобраться.

В опустевшей гостевой избе стояла, прислоненная к столбу напротив входа, старая рогатина с полустертыми рунами на древке.

Встав наутро, Свенгельд ни словом не упомянул, что здесь недавно был какой-то Хакон, сын Ульва. Однако отменить выезд на лов и не подумал. Напротив, он собирался с оживлением и охотой: засиделся, пора поразмяться! Пора показать этим жеребятам, каков старый конь!

Соколина всегда любила ездить на лов. Отец разрешал ей сопровождать ловцов, еще когда девочку не сажали в седло и ее брал к себе на лошадь кто-нибудь из отроков, и с тех пор эти дни бывали для нее самыми яркими и счастливыми. Даже если ей не удавалось ничего особенного подстрелить, она наслаждалась общей возбужденностью, лаем псов, криками кличан, азартом и духом состязания. Нравилось и скакать по лесу, и рассматривать добычу, и вечером сидеть на пиру, где усталые, но довольные кмети смеются, хвалятся и поддразнивают друг друга.

Но сегодня она села на Аранку, едва замечая обычную суету. Все ее мысли были во вчерашнем дне и особенно вечере. Отец ничего не сказал ей о последнем свидании с Хаконом, лишь пару раз она поймала на себе его насмешливый взгляд. Да неужели он подумал, что она и впрямь влюбилась! Но даже опровергнуть это воображаемое обвинение Соколина не смела: было стыдно об этом заговаривать. Поэтому она выехала со двора, едва замечая и прочих ловцов, и взгляды, которые отроки бросали на ее ноги в стременах, высовывающиеся из-под подола почти по колено.