Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины

Честонегу было уже за пятьдесят – года весьма почтенные. Из троих его братьев в живых сейчас оставался лишь один, самый младший, – Избынег. В молодости над ними посмеивались: почему-то двое старших, дети одного отца и одной матери, уродились малорослыми и щуплыми, зато двое младших – рослыми и сильными. С годами эта разница сохранилась, но Честонег и сейчас держал в полном повиновении своего младшего, который был выше него на целую голову. Впрочем, урона в числе род не понес, поскольку на четвертых у братьев было одиннадцать сыновей и уже семеро внуков. Старшие ушли в степь в числе отроков Ингваровой ближней дружины. Главе рода было уже не до походов: его плечи сутулились, лицо густо покрывали морщины, а глаза казались запав-шими.

Войдя и кланяясь, Честонег окинул избу быстрым внимательным взглядом: нет ли здесь еще кого? Эльга указала ему на скамью и сложила руки на коленях. Честонег многозначительно смотрел на нее, вроде бы собирался что-то сказать, но вновь закрывал рот. И все оглядывался.

– Вы знали? – наконец произнес он, решив идти напрямик.

Нетрудно было понять, что он имеет в виду.

– Откуда мы могли знать?

– Якун… Улебович…

– Что – Якун Улебович? – повторила Эльга. – Он не знает о смерти Свенгельда, поскольку уехал из Коростеня за день до нее. Точнее, если я верно поняла, ранним утром того же дня, когда Свенгельд погиб.

– Ну и?.. – Честонег кивнул с таким видом, будто она вот-вот должна была разгадать загадку, которую он предлагал.

Эльга подумала и переменилась в лице.

– Боярин, ты о чем? – строго спросила она, давая понять, что намеков в таком деле не потерпит.

– Могли бы и предупредить. Мы бы загодя в волости послали, чтобы мужики готовились на рать.

– О чем предупредить? О Свенгельде?

– О нем, болезном. Кто же поверит, что в тот же день, как Якун уехал, Свенгельда взял и медведь заломал! Видели мы тут этого медведя! Что ж он девку-то не забрал? Чтобы не сказала лишнего?

Смысл его речей дошел до Эльги не сразу.

– Ты такое… Ты где это взял? – От изумления она встала, и Честонег тоже встал, тогда она опомнилась и села. – Ты говоришь, Хакон… ездил… по Свенгельдову голову?

– Что же сразу-то не привез? Да мы бы его на руках в лодье понесли на самую Гору! Только не ждали такой радости. Не думали, что князь соберется… уже сколько лет вы нам рассказывали, он вам и кормилец, и отец родной, и сват дорогой… И людей у него с собой было всего ничего…

– Как ты смеешь! – в негодовании крикнула Эльга, осознав, что он не шутит и она поняла его правильно. – Чтобы князь… своего брата… на своего кормильца…

– Якуну-то он не кормилец. Видать, Якун теперь в Деревляни и сядет? Уехал-то для отвода глаз. Ты, княгиня, нас дурнями не считай.

У Эльги перехватило дыхание. Кто здесь кого считает… дурнями? До этого мгновения ей не приходило в голову усомниться в словах Мистины: старика заломал медведь… А если… Честонег прав? И не было никакого медведя, а был… Хакон? Хакон Свенгельда… заломал? То есть каким-то образом поспособствовал…

Да нет, этого не может быть! Перед ней встало лицо Хакона: он был пристыжен, раздосадован, но не… Нет, это не могло быть следствием нечистой совести. Когда они разговаривали о Свенгельде, Хакон был уверен, что старик жив! Он вспоминал его как живого и негодовал на него как на живого! После их встречи Хакон считал проигравшим себя!

Не ахти какое доказательство, но от сердца немного отлегло. И ко всему – Эльга знала своего мужа. Да, Ингвар был очень недоволен тем, что Свенгельд, когда-то заслуживший право на дань и мыто Деревляни, владеет всем этим пожизненно. Ингвар потому и злился, что при жизни Свенгельда изменить ничего было нельзя! Смерть бывшего воспитателя, с одной стороны, огорчила бы его, но с другой – заметно облегчила бы ему жизнь.

А киевляне, которым не давали спокойно спать Свенгельдовы богатства, сочли, что князю надоело ждать…

Однако голос разума велел Эльге подавить негодование. Они думают, князь все знал заранее. Зачем отказываться?

– Ну а если вы не дурни… – раздумчиво заговорила она, теперь предлагая собеседнику самому догадаться, что дальше, – то и сам знаешь, как теперь быть. Пока князь в степи, ратники здесь не помешают.

– Так если князь сам уехал… сам уехал, это понятное дело! – горячо заговорил Честонег, решив, что добился от нее подтверждения. – Но мог бы заранее…

– Заранее! – перебила Эльга. – Ты хотел, чтобы заранее слухи пошли? Дескать, видала одна баба в решете, скоро Свенгельд на лов пойдет да и с медведем повстречается…

– Мы не бабы на торгу! Когда шли разговоры о том, что нам нужен князь посмелее Моровлянина, он не узнал об этом заранее.

– А Свенгельд похитрее моего племянника… был. А Мистина – и подавно. Ты веришь, что он мог бы о чем-то таком не прознать?

В это Честонег не верил и отвел глаза, признавая ее правоту. А Эльга отметила, в его речах есть и разумное зерно.

– На рать не завтра. А собирать людей – самая пора. Пошлите в волости, – велела она. – Скажите людям, будем защищать прежний Олегов уклад. Пусть готовятся, но с места не трогаются, пока князь не кликнет. Жатва пройдет, а к осени снарядимся.

Эльга не сомневалась, что где-то неподалеку – у себя дома или прямо в княжеской гриднице – Честонега ожидают доверенные люди, дабы выслушать его и обсудить, что дальше. Но она не предполагала, до чего «великие бояре» додумаются уже сегодня…

Киевские нарочитые мужи были совсем не то, что в других землях. Еще со времен хазарского владычества повелось так, что главы больших родов обитали в Киеве: это было удобно и хазарам, которым лучшие люди полянского племени служили почетными заложниками, и самим полянам, которые по части дани и торговли имели дело не с чужими, а со своими.

Настоящих хазар здесь не было уже очень давно. Еще в первые годы своей жизни в Киеве Эльга, будучи о них наслышана, часто расспрашивала стариков о хазарах. Но набегов или постоянно живущих в Киеве хазарских беков и дружин не помнили даже старухи. Даже бабки нынешних бабок не рассказывали им в детстве ни о чем таком, и хазарские набеги сохранились лишь в смутных преданиях. Однако дань им, через своих бояр, платили еще поколений пять назад. Полянское племя тогда было каплей на пограничье степей и лесов: его сыны населяли с десяток городков вдоль Днепра, от Киева и дальше на юг. Пока не пришли русы князя Дира…

За последние несколько поколений, со времен Ильтукан-бека и до Олега Вещего, власть здесь менялась не раз, но обычай боярства уже прижился, ибо был удобен всем. По заведенному хазарами порядку киевские нарочитые мужи сами собирали княжью дань со своей волости, оставляя часть себе на содержание дома и собственной ближней дружины, необходимой для перевозки и охраны. И почти с тех же времен этим стали заниматься прямые потомки одной и той же семьи. Бывали у них и раздоры, когда родовичи требовали уступить почетное место – кто старше по родовому древу, тому и в Киеве сидеть, – но сейчас сильные уже отстояли свое право, и больше оно не оспаривалось. За несколько поколений бояре накопили богатства и утратили кровную связь с бывшим своим родом. Почти у всех существовал уговор с волостью брать оттуда невест, дабы не стать совсем чужими.