Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

– Но я вовсе не надеюсь договориться с сельджуками…

На самом деле она очень боялась страшного и ужасного тюрка Занги, но ни за что не призналась бы в этом отважному Анри.

– Сегодня и не удастся, – успокоил ее старый рыцарь. – Проклятый Имадеддин – нелегкая его побери! – становится все сильнее и теснит нас все наглее.

О немилосердном сельджуке, которого Констанция представляла себе с рогами и копытами, старый слуга знал много ужасных историй:

– По приказу этого сына дьявола перед едва живыми от усталости, жары и ран пленными ставили стеклянные кувшины с водой с Ермона, с еще плавающими льдинками…

Констанция охватила колени руками, привалилась к мягкому боку Грануш и зачарованно, едва дыша, слушала захватывающие подробности. В жаркие летние дни она часто пила драгоценную, прозрачную, ломящую зубы и необыкновенно вкусную воду, которую специально доставляли со снежных вершин. Предложение еды или питья пленным значило, что им даруется жизнь, и Констанции хотелось, чтобы отважные рыцари смогли поскорее насытиться студеной жидкостью, несущей с собой милосердие.

– Но едва кто-нибудь из пленных не выдерживал и тянулся к воде, сарацинская сабля в тот же миг срубала ему голову!

Констанция съежилась, ей было жалко мучеников до слез. Ее саму начала терзать жажда, но она нарочно будет терпеть, чтобы знать, выдержала бы она подобное испытание. От святых христианских рыцарей, давших обет защищать слабых, вдов и сирот и отвоевать Святую землю, бестрепетных, отважных и верных, которые честно, до конца исполнили свой долг, шло ослепительное сияние, как от солнца. Они поднимались прямиком в рай, где их с распростертыми объятиями ждал Господь наш Иисус Христос. Больше всего на свете Констанция хотела бы спасти несчастных.

– Ненавижу Занги! – заявила Констанция. – Я сделаю все, чтобы уничтожить его!

– Звездочка моя, – нянька погладила ее светлые волосы, с которых опять сползла повязка, – ты же знаешь, что твоей старой татик открыто будущее? Никакие астрологи и звездочеты не ведают больше меня. С момента твоего рождения мне доподлинно известно, что именно ты изменишь судьбу франкского королевства. Вовсе не обязательно для этого быть драчливым дурнем, – Грануш бросила красноречивый взгляд на насупившегося Анри. – Господь травинкой может переломить меч!

– Ваша светлость, мы еще вместе повоюем, – подмигнул Анри своей маленькой повелительнице из-за спины Грануш, – даю слово рыцаря!

– Не выдумывай, старый брехун! С чертями на том свете ты скоро повоюешь! – возмущенно отмахнулась мамушка. – Княгиня Антиохийская прославится своей праведностью, благочестивыми делами, богатыми вкладами в монастыри и обители и спасет Святую землю своими могучими сыновьями!

Констанция непременно станет праведной христианкой, милостивой и справедливой властительницей и отважной героиней. Смертельный враг у нее уже имелся. Атабек Имадеддин – не чета разбойнику и пьянице Иль-Гази и прочим мелким эмирам, заинтересованным в любом грабеже. Еще десять лет назад, будучи всего лишь правителем далекого Мосула, он подло воспользовался франкской осадой Алеппо: выждал, когда жители осажденного города дошли до поедания собак и трупов, и предложил им прогнать христиан, если эмир Алеппо признает его своим атабеком. Так ему удалось из трех крупнейших эмиратов Сирии объединить под своей властью два: расположенный в Месопотамии Мосул, бывший в древности столицей Ассирии и называвшийся тогда Ниневией, и Алеппо-Халеб. Теперь его жадная рука тянулась к Дамаску. Имадеддин Занги – первый из мусульманских врагов, задавшийся целью завоевать всю мусульманскую Сирию, а затем и все Заморье.

Но Констанция росла изо всех сил, а вместе с ней, если верить Анри и мамушке, росла управа на алчного, неуемного, свирепого, беспощадного, самого опасного и целеустремленного из мусульманских врагов – Имадеддина Занги, Кровавого, будь он проклят и осужден на вечные муки.

Антиохия великолепна своими широкими, мощенными мрамором улицами с высокими колоннадами, вместительными караван-сараями, многочисленными фонтанами и общественными банями, в которых по трубам безотказно течет вода, принесенная в город римским акведуком. Из-за взбирающихся на вершину горы стен с узкими бойницами выглядывают башни новых церквей и восстановленных древних соборов, с высоты горы Сильпиус взлетает в небо могучая цитадель и прилегающий к ней роскошный княжеский замок. Но сердце лежащей на Великом шелковом пути Антиохии – это ее базар: тут продается все, от рабов до тигровых шкур.

Покупатели расступались перед паланкином, который несли широкоплечие чернокожие сыны Хама. Внутри наверняка ехала знатная особа, может, даже сама княгиня, недаром процессию сопровождала стража. Персидский торговец перестал рассекать воздух гибкими мечами из закаленной стали, индиец низко склонился за россыпями пахучего имбиря, перца, шафрана, корицы, мускатного ореха и гвоздики. Даже встречный рыцарь и тот направил своего коня в сточную канаву, рискуя опрокинуть стол с китайским фарфором, лишь бы, склонившись с седла, нагло заглянуть в завешенное муслином окошко паланкина. Только маленький, мышиного цвета ослик с громоздящимися на его спине огромными мешками и сидящей поверх них девочкой лет четырех не уступил дорогу важной особе. Охрана уже спешила смести с пути важной дамы дурную скотину вместе с поклажей и наглым магометанином, вцепившимся в ослиную уздечку, но стражников остановили отчаянные крики бородатого франка, ухватившего полосатый рукав халата хозяина осла:

– Люди добрые! Я узнаю эту обрезанную собаку! Это он в бою при Аазазе зарубил моего младшего брата Тибо!

На громкие вопли мгновенно собралась толпа, и франк, не выпуская убийцу, стал пересказывать слушателям подробности гибели отважного Тибо. Из застрявшего паланкина выглянула юная дама с круглыми и сверкающими, как серый берилл, глазами. Ослик испуганно тряс толстой мордой, забытая на нем девчушка всхлипывала, прикрываясь рукавом, отзывчивые прохожие уже сшибли с преступника чалму, заломили и туго стянули ему руки за спиной, и только сам худой араб с орлиным носом и седой бородой продолжал дико озираться, не произнося ни слова в свое оправдание.

– Что скажешь? Молчишь? Презренный убийца! Казнить его, казнить!

Старик пробормотал что-то невразумительное, беспомощно втянул голову в плечи и переводил отчаянный, растерянный взгляд с одного кричавшего на другого. Знатная дама догадалась, что чужеземный злодей не понимает местного северофранцузского наречия. Магометане – страшные существа, способные на самые ужасные поступки, и тем удивительнее, что вот этот враг, чуть ли не первый, кого она видела так близко, совсем не выглядел злодеем. Хитрый нехристь с его сединами, трясущимися руками, согбенной спиной и при пособничестве заплаканной крошки на ослике казался совершенно беспомощным и безобидным. Констанция, конечно, выполнит долг правительницы и отомстит за погибшего франкского воина, сурово наказав этого сына дьявола, но не по-христиански было бы казнить его, даже не объяснив за что. Дама решительно распахнула дверцу и выскользнула наружу. Все немедленно склонились в низком поклоне: