Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

Все же Левона удалось обхитрить: Бодуэн, сеньор Мараша и Кайсуна, хоть и был вассалом Эдессы, однако, как полагается франку, сохранил верность Раймонду, так как Левон отобрал у него крепость Сарвентикар. Верный Бодуэн сумел договориться с Рубенидом о встрече, на которой антиохийцы исхитрились пленить армянского царя. В обмен на свободу Раймонд заставил Левона поклясться ему в верности, да что толку в принесенных вассальных клятвах лживого армянина, если, едва оказавшись в своей ставке, он немедленно нарушил все данные обещания?!

Завоевание Киликии затянулось, и этим воспользовался заклятый враг франков Имадеддин Занги: атабек осадил замок Монферран, принадлежащий графству Триполи, но защищающий всю плодородную долину Бекаа. На помощь осажденному Монферрану поспешил из Иерусалима король Фульк со своей армией. Отважный сюзерен прорвал блокаду, однако, войдя в крепость, сам очутился в сарацинском кольце. Вдобавок Занги пленил графа Триполийского.

На рассвете Констанцию разбудили грохот оружия, крики и беготня в нижнем этаже замка. Вооружилась потешным Жуайёзом – лучше, чем ничего! – и осторожно приоткрыла дверь. Часового на месте не оказалось. Она вспомнила, как Раймонд отобрал власть у Алисы. Кто знает, что мог задумать ненасытный Домфорт в отсутствие князя? Надо бы спрятаться, но где? Армяне Грануш могли бы скрыть внучку Морфии в городе до возвращения княжеской армии. Накинув плащ, прокралась к лестнице, свесилась в пролет – внизу по темным коридорам сновали стражники, из залы деловито отдавал приказы мажордом, озабоченно сновал шамберлен. Нет, это не походило на лихорадочное оживление заговорщиков. Вдруг пронзила страшная догадка – что-то ужасное стряслось с Раймондом! Охрипшим голосом окликнула проходившего валета:

– Эй, Гарнье, что тут… что случилось?

– Ваша светлость, Антиохия в осаде.

– Антиохия? – Констанция почти засмеялась от облегчения. – Что вы несете, мессир! Это Монферран в осаде, при чем тут Антиохия?

– Греки, мадам, взгляните, повсюду греки! – Шевалье махнул в сторону окна. В брезжащем утреннем свете долина Оронтеса казалась покрытой снегом.

– Хвала Отцу и Сыну и Духу Святому, – Констанция прислонилась лбом к холодному камню стены, – благодарю тебя, Господи, что ты, в своей милости, послал мне испытание, которое я могу перенести.

Гарнье с недоумением взглянул в безмятежное девичье лицо. Все-таки ни черта эти женщины не смыслят в вопросах безопасности: только что у нее от страха голос пресекался и руки тряслись, а узнав, что город осадила непобедимая империя, она смотрела на тысячи белых походных палаток так, словно это белье, брошенное на лугу нерадивой прачкой.

Животворящий Крест, сделанный из райского Древа Жизни и по-справедливости отобранный крестоносцами после завоевания Иерусалима у присвоивших святыню тамошних греческих монахов, покачивался над шеренгами ратников, слепил золотом оправы и изумрудами с рубинами. Спешно собранная иерусалимским патриархом Уильямом Малинским рать оставила портовый город Триполи позади и свернула с морского берега в долину Бекаа, ведущую вглубь холмов. До Монферрана расстилалось еще несколько часов пути. Пехотинцы и всадники брели по высохшей августовской траве, сквозь колючий можжевельник. В долину не долетал морской бриз, от безветрия уныло обвисли на древках знамена. Жадно вдыхаемый воздух обжигал горло и высушивал нутро. Чахлые сосенки и низкорослые кедры не давали даже клочка тени, а между тем не только на рыцарях, но даже на сержантах болтались кольчуги и поножи, а под ними были поддеты еще и плотные стеганые гамбезоны. Накинутые на плечи льняные бурнусы оказались бессильны спасти от зноя. Только шлемы многие пехотинцы поснимали, потому что лучше погибнуть от сарацинской стрелы, чем испечься живьем.

Патриарху Иерусалима Уильяму Малинскому явно на роду было написано постоянно заботиться о Фульке, короле Иерусалима: не Уильям ли, еще будучи архиепископом Тира, ездил к папе римскому за одобрением кандидатуры графа Анжуйского на иерусалимский престол? С тех пор прелатом двигало чувство причастности и ответственности за славное царствие своего друга Фулька. Ведь потому и были все эти неуемные вояки столь бравыми, что твердо рассчитывали на верного Уильяма, который каждый раз безотказно мчался спасать их. Где еще в мире была епархия, глава которой то и дело вел полки в сражения? Вот и на этот раз патриарх выступил в поход с собственными пятьюстами сержантами да с пятьюстами сержантами Храма Гроба Господня. В придачу свои две сотни привел епископ Вифлеемский, а архиепископ Тира и аббаты Сионского монастыря и Святой Марии Иосафатской подоспели каждый с полутора сотней сержантов. Не только церковные фьефы выставили все свои ратные силы – по патриаршему зову забросил безнадежную киликийскую экспедицию князь Антиохийский, и даже граф Эдесский Жослен II де Куртене, избытком доблести не страдавший, и тот присоединился к спешно собранному с бору по сосенке ополчению.

Как и полагалось христианскому воинству, бойцы Святой земли двигались под патриаршим стягом на освобождение осажденного в Монферране короля. Такое отрадное единство напоминало старые добрые времена: рыцари защищают рубежи, а Церковь защищает рыцарей. «Не стоит город без святого», – невольно подумал Уильям и тут же покаялся: прости, Господи, твой верный слуга не успевает бороться и с сельджуками, и с королевскими оплошностями, и с собственной, пусть греховной, но совершенно оправданной гордыней.

Белобрысый, светлоглазый норманн с длинным лошадиным лицом, уроженец Англии, которого Альбион поспешил усыновить, наградив кельтской внешностью, Уильям мерно трясся на покойной спине мула, подпруга скрипела, тяжелая булава, подобающая миролюбивому прелату, коему не подобает разить острием меча, оттягивала бок, августовское солнце смаривало в сон. Неспешный строй приятных мыслей и дремоту воинственного святого отца нарушил лазутчик:

– Ваше высокопреосвященство, навстречу двигается королевское войско.

Уильям подскочил в седле, изумленно заморгал, почесал свалявшуюся от пыли и пота бороду. Как это возможно? Разве не ждет Фульк, осажденный тюрками в Монферране, спасения из рук своего духовного пастыря? Прелат пришпорил скотину, пробрался вперед сквозь шеренги пехотинцев, растянувшиеся на сотни туазов.

Заполняя собой равнину, с противоположной стороны ущелья в густых клубах пыли приближалась колонна всадников, над которой развевался королевский штандарт с золотыми крестами на серебряном фоне. Вот уже можно было различить впереди плотную, кряжистую фигуру Фулька на его любимом Гефесте. Досадуя, что каким-то образом король на сей раз обошелся без его помощи, Уильям ткнул в бок мула мягкой литургической туфлей. Пока он поспешал навстречу монарху мерной рысью, приличествующей высшему духовному лицу Святого города, мимо опрометью промчался, обдав облаком густой пыли, огромный, как всадник Апокалипсиса, Раймонд Антиохийский на рыжем жеребце, покрытом алой попоной. Следом сутулой закорючкой проскакал Жослен де Куртене. Эх, скорее халиф примет крещение, чем дикие северные бароны проявят должное уважение к сану главы латинской церкви на Святой земле!