Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

Гостомысл, хорошо знавший и местность, и людей вокруг, обещал зоричам отличную забаву и недурную добычу.

Ради зимней скуки к ним присоединились другие молодцы и отроки Словенска, и когда ловцы наконец снарядились, их оказалось десятка четыре.

В Зорин-городок дружина под предводительством Нудогостя воротилась еще дней семь спустя.

Нудогость прошествовал прямо к князю, но там, прежде чем начать рассказывать, почтительно попросил Держану увести княгиню.

И не зря.

После ухода женщин дед Нудята развязал мешок и с торжество вытряхнул на пол нечто круглое, бледное, гладкое…

По обчине пролетел невольный крик – это была человеческая голова. Черты лица были искажены предсмертным ужасом, однако все без труда узнали того, кого видели здесь совсем недавно и кто обещал, что его будут не раз вспоминать…

Обманув бдительность варягов отъездом Дивислава с большей частью дружины, Гостомысл послал своих отроков следить за Волховцом.

Кто обращает внимание на мальчишек, удящих рыбу из-подо льда? Уж точно не Бодди, бежавший в страхе и горести из-за потери почти всего товара.

И прямо на льду Волхова, еще до порогов, где не было поблизости жилья, среди бела дня его и накрыли «ловцы».

Даже если Ульв конунг мог быть недоволен нападением на его земле, его утешило бы то, что неведомые лиходеи помогли ему выполнить обещание: Бодди никогда и ни в коем случае больше не появится в этих краях. Вероятно, удовольствовавшись этим, Ульв и не стал поднимать шума.

О происшествии он узнал довольно скоро: ему принесли эту весть пятеро уцелевших спутников Бодди. Часть дружины погибла при нападении, хотя «ловцам» была нужна голова одного только Бодди, часть пустилась дальше в Ладогу, под защиту тамошнего ярла. А пятеро, отсидевшись в лесу, пока нападавшие не уехали, выждали дотемна и пустились обратно в Волховец – до него было куда ближе, чем до Ладоги.

– Я предвидел нечто подобное, – сказал Ульв жене, когда они остались вдвоем в спальном чулане. – Князь Дивислав выглядит человеком упрямым. Он явно мне не поверил, и нет ничего удивительного, если он решил все же добиться своей мести.

– И ты это так оставишь? Ведь он совершил разбойное нападение на твоей земле!

– Видишь ли, если я стану говорить с ним об этом, мне придется признать, что Бодди все же прятался у меня. Иначе нападение могло бы произойти не ближе Альдейгьи, и это была бы уже забота Хакона, а не моя. А Бодди – неудачливый человек. У него был слишком неудобный нрав: хвастлив и тщеславен, но труслив. Тщеславие навлекало на него неприятности, а трусость мешала выпутаться из них с честью. Ничто не спасет обреченного. Нам следует радоваться, что уж нас-то он больше в неприятности не втравит.

– На прощание он принес нам кое-что хорошее. – Сванхейд бросила взгляд на ларец, где у нее были заперты бусы из берилла и жемчуга.

– Ах, это! – Ульв тоже посмотрел на ларь. – Прости, королева, но я не советовал бы тебе держать эту вещь у себя.

– Вот как! – Сванхейд в изумлении развернулась к нему.

– Да. Я бы советовал тебе с этой вещью расстаться. Во-первых, я уверен, что Бодди хвастал ею на всем пути, в том числе – и в доме у Дивислава. И если не сам князь, то его женщины обязательно это запомнили: ведь такое ожерелье в этой части света одно, это не стеклянные бусины «с глазками» и «с ресничками», кои есть уже на каждом чудском хуторе. А во-вторых, подарки неудачливого человека никому еще удачи не приносили.

– Может быть… отошлем это Мальфрид? – поколебавшись, предложила Сванхейд.

Она признавала правоту мужа, но совсем расстаться с такой прекрасной драгоценностью у нее не было сил.

– Не думаю, что нам стоит рисковать нашей дочерью, у которой и так жизнь непростая. Вот, может быть… – Ульву пришла неожиданная мысль. – Что ты скажешь, если мы отошлем его нашей будущей невестке? Невесте Ингвара?

– Девочке? – Сванхейд вытаращила глаза.

– Может, она еще мала для таких драгоценностей, но ее отец и прочая родня, несомненно, оценят это как знак нашего уважения. Нам уже пора бы его проявить: ведь они обручены целых три года!

– И кому же ты доверишь отвезти такую вещь? – с тайной ревностью спросила королева.

– Думаю, кто-нибудь из сыновей Ветурлиди не откажется исполнить такое поручение и заодно глянуть на нашу будущую невестку. Мы хоть узнаем, хороша ли она собой и много ли обещает в будущем. К тому же, если мы подарим ожерелье ей, оно не уйдет из нашей семьи: ведь когда-нибудь она прибудет сюда, чтоб выйти замуж за Ингвара, и на свадьбу уж непременно его наденет. Не думаю, чтобы Вальгард в своем захолустье раздобыл ей в приданое что-нибудь получше!

– Ты считаешь… – Сванхейд взглянула на мужа с сомнением. – Если мне нельзя держать его у себя, ей можно?

– Через Плесков Бодди не ехал и там эту вещь никто не видел. А до тех пор, пока невеста приедет сюда, вся эта троллева сага забудется.

– Но если Бодди мог передать свою неудачу… не опасно ли это для нашей невестки, ведь она еще совсем девочка!

Ульв поднял брови:

– А вот и случай проверить, есть ли у этой девочки своя удача… Неудачливая невестка нам ведь тоже ни к чему, правда?

В начале лета к нам приехал посланец от Ульва конунга с Ильмень-озера, нашего будущего родича – в первый раз со времени заключения помолвки. У нас порой поговаривали, не забыл ли он о ней вовсе. Но стрый Вальгард относился к этому без волнения. Он утверждал: эта помолвка нужна Ульву гораздо больше, чем нам, а наша девушка без женихов не останется.

Это была, несомненно, правда: уже на одиннадцатом году Эльга превратилась в настоящую красавицу. Она обогнала меня ростом, ее светло-русая густая коса спускалась ниже пояса, а я свою сколько ни расчесывала, сколько ни мыла отварами цветущей крапивы, корня лопуха или березового листа, она оставалась вдвое тоньше и короче.

Даже в лице Эльги проступило нечто взрослое – разумное и уверенное. Она казалась старше меня года на два, и говорили, что через пару лет она уже будет годиться в жены.

Посланца Ульва звали Фасти, и он приходился конунгу племянником – старшим сыном его брата Ветурлиди.

Мы с большим любопытством глазели на первого известного нам представителя «той стороны», то есть будущего родича Эльги по мужу. А она сама взирала на взрослого мужчину (ему тогда было уже двадцать с чем-то) с такой надменностью, что он, кажется, смущался и терялся. Эльга прекрасно помнила, что она – будущая королева, а он – ее первый подданный, которому повезло предстать перед ее очами.

Фасти привез очень весомое подкрепление дружбы Ульва конунга.

Хорошо помню, как мы все были изумлены, когда он вынул из-за пазухи плотный льняной мешочек, подвешенный на шнуре на шею, и выложил на стол перед Вальгардом ожерелье из бериллов и жемчуга, с золотыми застежками и золотым узорным крестом.