Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

Мы зачарованно смотрели на веретено с глиняным прясленем. Оно потихоньку толстело, одеваясь серой шерстяной нитью. Это была не просто пряжа – это была судьба Эльги.

– Нитка, прядись, судьба, отворись… – бурчала Бура-баба. – Вижу я… жить тебе будет семижды по семь лет да еще один год…

Мы напряженно слушали, не пытаясь ничего понять или вычислить. Это потом, сейчас главное – все запомнить, не упустив ни слова.

– Вижу один росток: высоко возрос, пышно зацвел, да рано увял… Из его корня уж три ростка тянутся: два поросли да увяли, третий крив, да выше леса стоячего голову вознес, выше облака ходячего. На корню его девять ростков: широко разрослись, два сцепились, других задушили, а уж из них такое дерево выросло, что и глазом не окинуть…

– Дерево… – прошептала Эльга, пытаясь сообразить, как из нее может вырасти дерево – к добру это или к худу?

«Чтоб из тебя дерево выросло» – это же проклятие, пожелание смерти.

– Будет у тебя сын – бел, как сыр… – забубнила старуха, и мы поняли наконец, что она описывала Эльгино потомство. – Ой, ты, родная матушка! – принялась вдруг напевать Бура-баба, раскачивая плечами, будто в пляске. – Не пеленай меня во пелены шелковые, а пеленай меня в кольчугу булатную! А на буйну голову клади не кунью шапочку – клади злат шелом! Во праву руку – дай крепку палицу! Во леву руку – харалужный меч!

Бура-баба помолчала, будто рассматривала что-то еще; потом заговорила уже другим голосом:

– Овдоветь тебе будет через двенадцать лет… Ох ты, сокол ясный, мой любезный муж! На кого же меня ты спокидаеши? На кого ж меня ты оставляеши? Оставляешь сиротами малых детушек! Покидаешь меня, горьку горлицу…

Она пряла, а мы ждали, не сводя с нее глаз и, кажется, забыв дышать.

Бура-баба дергала головой, все быстрее и быстрее, нитка тянулась из серого облака кудели. Старуха раскачивалась из стороны в сторону, что-то отрывисто выкрикивала, постанывала, будто недужная.

Мы всей кожей ощущали, как собираются к ней невидимые куды, как сгущается пряжа самой Макоши, будто грозовая туча, обнимающая весь небосвод. Вот теперь мы узнали настоящий страх: не нам грозила неведомая опасность, а всему мирозданию. Черная волна небытия тянулась, норовя поглотить все живое и одухотворенное. Пробиралась дрожь, хотелось заплакать, закричать, кинуться бежать отсюда…

И вдруг старуха рухнула с полатей и замерла на полу, будто мертвая.

Прялочный копыл и веретено разлетелись в разные стороны.

Все стихло.

Мы не могли понять: это победа или поражение? Одолела Бура-баба злобных кудов Эльгиной судьбы, или они одолели ее?

Бура-баба не шевелилась.

Больше всего она сейчас напоминала кучу старого драного тряпья.

Она умерла? Да нет, она не может умереть – она мертва давным-давно… то есть обитает в том мире, где смерти вовсе нет, потому что нет такой жизни, как у нас…

– П… п… – Эльга так и не сумела ничего выговорить, дернула меня за руку и потащила наружу.

Мы выскочили из избушки и вдохнули свежий, влажный лесной воздух.

Заморосил дождь – и он принес нам облегчение, смывая с души пережитый страх. У ворот мы сообразили выпить воды из берестяной чарочки и открыть другую створку, возле которой стояла «живая вода».

Иначе неизвестно, где бы мы оказались, выйдя из этих ворот. Мы побежали через ельник, все ускоряя шаг: было чувство, будто за нами гонятся.

Не Бура-баба в ступе и с пестом, не ее невидимые «слуги верные», что прибирали бадью у калитки. За нами гналась тяжесть и жуть пребывания в Нави, висела на плечах, не хотела отставать.

Сейчас мы не удержались бы на жердочках мостка – поэтому ворвались в ручей, окунувшись по колено.

Холодная вода несколько остудила нас и привела в чувство.

На другом берегу Эльга остановилась, стащила с головы платок и стала умываться. Я тоже умыла лицо и руки, пригладила волосы, даже попыталась отряхнуть косу, на которой словно застыла паутина из темных бабкиных углов.

Вот эта вода по-настоящему оживила нас.

– А мы правильно сделали, что убежали? – в тревоге спросила я. – Может, надо было… ну, поднять ее?

– Уж если она умрет, то не нам с тобой ее оживить! Она тысячу лет живет и дальше будет. Нас с тобой переживет, наши кости с крады соберет да в жерновах разотрет… – мрачно заметила Эльга. – Уже про нас никто не вспомнит, откуда родом и где похоронены, а она так и будет там сидеть на полатях со своей пряжей!

– А ты все запомнила? Сын – бел, как сыр… Один, два… нет, три, потом девять… потом еще два… – Я старалась вспомнить, сколько детей и внуков ей напророчила Бура-баба. – Жить семь раз по семь лет да еще один год – это сколько будет?

– Много! И овдоветь через двенадцать лет! Ты смотри, не говори никому! – напустилась Эльга на меня. – Кто же на мне жениться захочет, если узнает, что мне овдоветь через двенадцать лет? Дети малые останутся…

– Я и не скажу. Но почему… она больше ничего не сказала? Будто что-то страшное увидела?

– Да меня и так все не радует! – Эльга села на мох, подтянув под себя замызганные полы еще недавно белой шушки. – Она ведь князю сказала, чтобы не отдавали меня варягам. Значит, за Дивислава мне идти. А он мстить за отца не будет.

– Будет. Ведь пока эти викинги сидят на Нарове, через нее нельзя в море ходить. А через Волхов его Ульв не пустит. Теперь – особенно если они одну невесту делят. Стало быть, Дивиславу или идти викингов выбивать, или с паволоками проститься.

– Если Дивислав пойдет на викингов, я овдовею куда быстрее, чем через двенадцать лет! Даже отец не справился… – Голос у Эльги сел от нового всплеска горя. – Куда этому… старинушке? У него сын старший – моих лет. И он после Дивислава князем будет. А мой сын? Тот, который бел, как сыр, и который захочет, чтобы его не пеленками, а кольчугой и шлемом в зыбке снаряжали? Дивиславовым сыновьям будет служить?

– Но ты что же… уже не хочешь за Дивислава идти? Раньше ты за Ингвара не хотела!

– Что я тогда понимала? И с тех пор изменилось кое-что. Ингвар уже мужчина, и он доказал, что может так называться! Он ходит в далекие походы, завоевывает славу и привозит добычу! Такой князь никогда не останется без дружины. А с дружиной можно все: отомстить врагу, захватить земли…

От воодушевления у нее разрумянились щеки, заблестели глаза.

Окажись эти два жениха сейчас здесь – прямо так и сцепились бы между собой за такую красу!

– Наш родич Одд Хельги захватил целую державу, одолел всех врагов и сумел передать ее по наследству. Наши отцы хоть и не захватили Плесков, но занимают здесь почетное положение. Я хочу, чтобы мой муж был не хуже!

– Но твой муж… если это будет Дивислав, он и так не хуже. Он – князь старинного рода, он правит целым племенем…