Елизавета Дворецкая - Ольга, лесная княгиня

Больше она не даст загнать себя в угол!

Со всех ног она пронеслась через двор и ворвалась в гридницу.

Здесь уже вовсю шумел пир: расстегнув дорогие кафтаны до пояса, воеводы, бояре и кмети ели, пили, пихали друг друга обглоданными костями, загребали прямо горстью кислую капусту из широкого расписного блюда; кто-то уже пел походные песни.

В увлечении веселья Эльгу заметили не сразу. Она прошла к Мальфрид и взяла у нее кувшин, чтобы заново обнести воевод пивом.

Она надеялась, что среди этих раскрасневшихся лиц ее румянец не бросится в глаза.

Хотелось смеяться, будто она победила в трудной ярильской игре, требующей скорости и ловкости.

«Поцелуемся!» Ага, сейчас! Укладки привези сперва!

Но не сказать, чтобы мысль о поцелуе показалась ей неприятной.

Конечно, Ингвар не красавец: и росточком не вышел, и лицо простецкое, брови рыжеватые и зубов недочет, но…

И в чертах его, и в линии чуть покатых широких плеч было что-то привлекательное. Рохлей его не назовешь.

А что не справился с ней – так это кто еще сумеет!

Настали Дожинки…

Казалось бы, они и раньше приходили каждую осень, но за этот год все так переменилось, что и Дожинки сделались для меня чем-то совершенно новым. Даже не за год – за несколько месяцев, за минувшее лето.

Могла ли я год назад вообразить, что не просто выйду в следующий раз на ниву с серпом в руке – но выйду во главе целой толпы женщин куда старше меня, разодетых в лучшие наряды!

Что это я, совместно с мужем-князем, буду свивать Велесов сноп, одевать его в «божью сорочку», которую сама сшила и украсила, понесу его в святилище, возложу на камень, обрызгаю медом и трижды подниму чашу с зерном к ликам богов за целое племя зоричей!

Никак я не сумела бы этого вообразить. В самых вольных полетах мысли я могла увидеть, как нечто подобное делает Эльга, а я лишь стою рядом, подаю ей чаши или соломенные жгуты…

Благо, мы всему учились вместе, и я знала, что как делать.

И все же первые месяцы замужества я тогда прожила как во сне.

Мне повезло, что боги послали мне Держану.

Это была хорошая женщина. Другая на ее месте, за много лет привыкнув быть хозяйкой в этом доме и ревнуя память сестры, постаралась бы испортить мне жизнь, навести остуду между мной и мужем, а то и вовсе сжить со свету. Она ведь годилась мне в матери и, конечно, как княжья дочь и вдова, ведала очень много.

Но мы жили дружно. Я охотно спрашивала у нее совета во всем, чего сама пока не знала, а она наставляла меня ласково, как родная мать.

А ведь я сделалась не просто женой, но и княгиней, то есть матерью целого племени!

И пятерых детей Дивислава от первой жены.

Из них старший, Зоряшка, был всего на год меня моложе – вздумай Дивислав взять меня за него, а не за себя, никто бы не удивился. Не я наставляла его, а он учил меня, из каких родов слагается племя зоричей и чем они славны. Он был толковый отрок. Мы с Держаной порой мечтали, как через год-другой подберем ему невесту…

Видела бы меня Эльга!

Вот бы она удивилась, глядя, как я сижу в обчине на почетном месте во главе стола, в красном уборе молодухи, в шелку и серебре, а седые старики именуют меня «матушкой»!

И, как ни удивительно, у меня все получалось. Когда они смотрели на меня, я чувствовала, что через этих людей, своих старейшин, земля зоричей чествует во мне свою ниву, в эти дни украшенную сотнями Велесовых снопов.

И когда ночами после этих пиров мой муж трудился надо мной, я ощущала себя этой землей, в которую Перун небесный вливает силу взамен растраченной на урожай…

Я не родилась княгиней, но сумела ею стать.

Это произошло, когда мой муж бросил в мою ниву свое семя и в моих жилах потекла его княжеская кровь.

На дожиночных пирах меня огорчало только одно. Я так надеялась, что в новолуние на моей сорочке не появится пятен и к Яриле Молодому следующей весны я смогу принести мужу моего собственного ребенка.

Всякая молодуха, пуще смерти боясь славы неплодной, надеется, что понесет прямо сразу и ей не придется ходить в красных мохрах [14]годами, вызывая косые, жалостливые и презрительные взгляды.

Я, как могла, скрывала свое огорчение. Меня тревожило: а вдруг я так никогда и не понесу, потому что боги накажут меня за… ну, за все то, что случилось в лесу?

Еще рано было думать об этом «никогда», но я думала.

Но после дожиночных пиров все получилось.

Муж бросил в меня озимое зерно, и оно могло бы прорасти.

Однако судьба прошлась по нему, будто ярый вепрь, и растоптала, еще пока даже я сама ничего не успела понять…

Когда я теперь вспоминаю то время, оно кажется мне долгим, очень долгим.

Я даже не успела привыкнуть к этой совершенно новой жизни – в новом месте, с новыми людьми, сама я стала иной, – и потому всякий день был долог и насыщен.

Даже не верится, что все уложилось в какие-то несколько месяцев. Князь Дивислав был добрым и достойным человеком и всегда обращался со мной ласково. Ни разу не дал мне понять, что столько лет собирался взять в жены другую девушку – и знатнее, и красивее меня. Ни разу он, казалось, даже не вспомнил, что я вовсе не княжья внучка.

Я потом поняла, зачем он в день моего появления в Зорин-городке спрашивал, пойду ли я за него. Эльгу ему обещал ее отец, и она от него сбежала. Попросив моего согласия, он хотел быть уверен, что я не поступлю так же.

И я… да, я сдержала слово.

От меня зависело немногое, совсем ничего, но я не покинула моего мужа.

Только это меня и утешает, когда я вспоминаю все, что произошло.

Я могла бы прожить с ним счастливую жизнь.

Но, видать, это была не моя судьба, а не свое надолго удержать никогда не получится.

Это была самая добрая, всеми любимая пора года: урожай убран, закрома полны, столы обильны. К весне все истомятся от печного дыма и захочется на волю, а сейчас работники лежат по своим избам, давая отдых спинам и рукам после жатвы. Женщины мочат и сушат льны, ожидая скорых супрядок. Молодухи, уведенные мужьями с Ярилиных игрищ, уже прячут под завесками округлившиеся чрева, девочки-доросточки впервые входят на девичьи павечерницы взамен ушедших в молодухи, а девки-невесты, кого отцы отдают по уговору, сидят на укладках и с нетерпением поглядывают в оконца…

Но к нам приехали другие сваты.

Те, кого заслала сама Мара – Черная Невеста.

И не меда стоялого она в чаши наливала, а крови горячей. И не на снопах ячменных она постель женихам молодым стелила, а на краде огненной. И не куньим одеялом укрывала, а покровом матери сырой земли…

Как хорошо, что уже было убрано все жито!

Если бы они пришли раньше и сожгли поля, насколько больше людей не пережили бы ту зиму!

Однажды, когда мы уже собирались мять вымоченный и высушенный лен, в Зорин-городок примчался верхом отрок из Моиславлей веси. И сказал, задыхаясь: им передали весть от Любонежичей – по Ловати идет на лодьях войско киевского князя Ингоря. Направляясь, конечно же, сюда.