Ольга Колотова - Инквизитор. Охота на дьявола

— Идемте! — сказал он де Геваре.

— Куда?

— Я попробую еще раз устроить ваш побег. Постараюсь убедить одного контрабандиста, сорви-голову, взять вас на борт… Надеюсь, он согласится.

Дон Фернандо покорно последовал за инквизитором.

Бартоломе вернулся домой под утро. Один.

Долорес долго и напрасно ждала его и, в конце концов, заснула.

Бартоломе оставил ей записку и ушел на утреннее заседание трибунала.

Долорес проснулась поздно. По всей видимости, уже наступил полдень. Солнце уже успело заглянуть даже в самые узкие и глухие улочки города. Долорес откинула бордовый бархатный полог кровати, который поддерживали резные деревянные столбики. Солнечные лучи пробились в щель между шторами и теперь весело играли пылинками. Они разогнали ночные страхи, и даже ужасная ночная гроза казалась теперь чем-то далеким и почти нереальным.

Долорес никогда не вставала так поздно. Но она всю ночь не сомкнула глаз, дожидаясь Бартоломе. Но он не вернулся. Опять не вернулся. Однако у своего изголовья она обнаружила записку. Бартоломе просил ее не волноваться, уверял, что все идет хорошо, но ему необходимо быть в трибунале, и обещал вернуться к концу дня. Долорес порадовалась, что умеет читать. Однако ей было немножко грустно оттого, что она понимала: он никогда не будет принадлежать ей полностью. Человек, отважившийся вступить в схватку с самим дьяволом, никогда не будет сидеть около женской юбки. Но если бы он был другим, она не полюбила бы его.

Долорес вскочила с постели, оделась, подбежала к зеркалу. Ей хотелось посмотреть, изменилось ли что-нибудь в ее облике со вчерашнего дня, когда ее судьба сделала такой резкий поворот. Долорес даже удивилась, что осталась совсем такой же, и, пожалуй, выглядела еще красивее, несмотря на бессонную ночь… Долорес улыбнулась своему отражению. Ей всегда говорили, что она очень похожа на мать…

Боже мой! Улыбка исчезла с губ Долорес. Внезапная мысль обожгла ее точно огнем. Мама! С того времени, когда Долорес тайком бежала из дома, она ни разу не вспомнила о ней! Ни разу не вспомнила о той, что была ей ближе и дороже всех на земле, дороже всех, пока она не встретила Бартоломе… И она могла так поступить! Она, которая до сих пор отлучалась из дома лишь на часок-другой, чтобы сходить на рынок или сбегать поболтать к подружке! Бедная мама! Что с ней?! Скорее!..

В дверь негромко постучали, а затем на пороге возник взлохмаченный Санчо.

— Доброе утро, сеньорита, — сказал он немного смущенно. — Принести вам завтрак?

Долорес тоже смутилась. К ней никогда не обращались в таком почтительном тоне и уж, конечно, ей никогда не прислуживали.

— Санчо! — сказала она. — Я должна немедленно вернуться домой! Я должна уйти!

— Сеньорита вольна идти, куда ей вздумается, и возвращаться, когда захочется, — также почтительно ответил слуга. — Это ваш дом.

— Я должна сейчас же увидеть маму!

— Проводить вас, сеньорита?

— Нет, нет, не надо!

— Хозяин будет очень огорчен, если не застанет вас, когда возвратится, — заметил Санчо.

— Я быстро вернусь, только объясню ей все, успокою ее, — пообещала Долорес и внутренне содрогнулась, понимая, что мама едва ли успокоится и утешится, после того как услышит правдивую историю о том, что произошло. А врать Долорес не умела и не хотела.

Долорес спешила, как только могла. Ее сердце, казалось, вырвалось из ее груди и летело впереди, а она никак за ним не успевала.

По дороге она натыкалась на прохожих, но у нее не было времени даже извиниться. Вслед кто-то обзывал ее чертовой девкой, кто-то отпускал шуточки на ее счет. Долорес ничего не слышала.

Наконец она рванула дверь своего дома, которая почему-то оказалась незапертой, торопливо взбежала по лестнице, бросилась в комнату матери…

Франсиска, сгорбившись, сидела у окна. Привлеченная внезапным шумом, она подняла голову. Долорес ахнула. За два дня ее мать как будто постарела на десять лет. Должно быть, она ни на минуту не смыкала глаз. Она была страшно бледна, щеки ввалились, глаза покраснели, то ли от бессонницы, то ли от пролитых слез…

— Мамочка! — Долорес бросилась к ее ногам, упала перед ней на колени, прижалась щекой к ее руке. — Прости меня, ради Бога, прости меня, глупую!.. Я не хотела!..

— Доченька моя, ты жива, жива и здорова… ты вернулась, — тихо проговорила Франсиска, обнимая дочь. — Я обошла всех наших знакомых… Тебя нигде не было… Я обратилась к твоим подругам… Они тебя не видели… Я искала тебя по всему городу, но никто ничего не слышал о тебе… Я была в порту… Я просила Рамиро и его друзей найти тебя… Но и они ничего не смогли сделать… Рамиро сказал, ты сбежала с любовником… Я не поверила… Я стала молиться Богу, и Бог услышал меня. Ты жива, ты вернулась, ты снова со мной!

— Мамочка, я…

Долорес предпочла бы, чтобы мать накричала на нее, выбранила самыми последними словами, даже надавала бы ей подзатыльников. Но вынести эти тихие слова укора, этот взгляд, полный слез, было выше ее сил! Стыд точно прожег ее насквозь. Стыд, но не раскаянье…

А потом прозвучал вопрос, от которого, Долорес знала, ей не уйти, и на который нужно было чистосердечно — по-другому она не умела — ответить.

— Где ты была?

— У него, — Долорес казалась, что эта фраза все объясняет, что теперь каждый видит и знает, кто ее избранник, она даже удивилась, когда мать не поняла ее.

— У кого?

— У Бартоломе.

— Кто это?

Смутившись под внимательным взглядом матери, Долорес сбивчиво объяснила, что Бартоломе и инквизитор брат Себастьян — это одно и то же лицо.

— Доченька моя, он… обидел тебя?

— Кто? Бартоломе? — Долорес даже улыбнулась сквозь слезы. Сейчас сама мысль о том, что Бартоломе мог причинить ей зло, представлялась совершенно нелепой. Когда она в первый раз пришла к нему домой и осталась с ним наедине, она почувствовала себя голубкой в когтях ястреба. Как много изменилось с той поры! Теперь она понимала, что Бартоломе никогда не взял бы ее силой и что вовсе не обморок спас ее от расплаты. Он отпустил бы ее, даже если бы она только расплакалась или просто попросила пощады. Ничего не произошло бы вопреки ее желанию.

Но сейчас Долорес ощущала: то, что случилось, невозможно скрыть. А, может, материнским чутьем Франсиска угадала все, что не было сказано.

— Так вот какова цена нашей свободы! — с горечью произнесла мать. — О, если бы я знала, что ради нашего спасения ты пожертвуешь своей честью, я предпочла бы тысячу раз умереть! Отвечай мне: все это так? Это правда?

— Нет, мама, это неправда! То есть… это правда, но не совсем… Это не вся правда, мама!

— Что же еще?

— Я люблю его, мама! — теперь взгляд Долорес был ясен и тверд.

— Человека, который едва не осудил нас!