Мария Баганова - Пушкин. Тайные страсти сукина сына

Увы, ее серьезность не подействовала на Наталью Николаевну. Она продолжала смеяться и болтать о пустяках.

Княгиня Вера Федоровна была очень любима Пушкиным, который, как я слышал, называл ее княгиней-лебедушкой. Не будучи красавицей, она гораздо более их нравилась. Небольшой рост, маленький нос, огненный, пронзительный взгляд, невыразимое пером выражение лица и грациозная непринужденность движений молодили ее, хоть эта приятная дама давно уже перешагнула сорокалетний рубеж. Я редко видел ее такой серьезной: княгиня слыла хохотушкой, несмотря на нелегкую жизнь и смерть многих ее детей. Чистый и громкий хохот ее в другой казался бы непристойным, а в ней восхищал, ибо она скрашивала и приправляла его умом и здравым смыслом. Мне было крайне жаль, что Наталья Николаевна не послушалась старшую подругу.

В свою очередь, и я пытался говорить с ней о расстроенных нервах ее мужа и о его болезненной ревности.

– Вы все сговорились против меня! – ответила мне Наталья Николаевна. – Даже сам государь говорил мне о ревнивом характере моего Пушкина и о комеражах, которым красота подвергает меня в обществе. – Она кокетливо глянула на себя в зеркало и поправила упругий локон. – Он советовал мне быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастия мужа при известной его ревнивости.

– И что же вы?

– Я рассказала об этом Александру Сергеевичу, – призналась красавица. – Он потом благодарил государя за доброе ко мне отношение.

Она рассмеялась.

– Подумайте, оказывается мой ревнивец даже государя подозревал в ухаживании за мною! Но, поверьте, я не даю ему не малейшего повода думать обо мне плохо. Я со всеми ровна, хоть и не держусь букой. На самом деле Александру Сергеевичу нравится, что меня почитают за первую красавицу. – Она кокетливо приподняла свою безукоризненные брови.

Однако повод по всей видимости, все же был. Я посещал несколько раз его дом, навещая Наталью Николаевну, и не мог не заметить, что Александр Сергеевич почти все время был грустен, задумчив и озабочен. Он ходил печально по комнате, надув губы и опустив руки в карманы широких панталон, и уныло повторял: «Грустно! Тоска!»

Шутка, острое слово порой оживляли его электрическою искрою. Пушкин на время оживлялся, даже хохотал, обнаруживая ряд белых прекрасных зубов. И вдруг снова, став к камину и сунув руки в карманы, принимался тосковать. Писал он в то время мало.

Я постарался выяснить все, что мог о красавце разлучнике, ставшем причиной ревности Александра Сергеевича, и вот что я узнал: Жорж Дантес, француз по происхождению, пару лет назад прибыл в Россию и был принят корнетом в привилегированный Кавалергардский полк по протекции голландского посланника, барона ван Геккерна, с которым Жорж познакомился в дороге.

По-русски он не говорил, но, несмотря на это, Жорж быстро влился в светское общество и, хотя не отличался особым прилежанием на службе, совсем недавно был произведен в поручики. Говорили, что красавец Жорж имел талант нравиться людям, обладал галантными манерами и очень хорошо танцевал. А Наталья Николаевна очень любила танцы! Несмотря на то что Жорж Дантес постоянно ухаживал за светскими дамами и пользовался их благосклонностью, ходили слухи о его совсем не платонических отношениях со своим покровителем, бароном Луи Геккерном: голландский посланник слыл приверженцем однополой любви.

Я знал, что молодой повеса, приемный сын голландского посланника, продолжает видеться с Натальей Николаевной. Александр Сергеевич тоже это заметил, были домашние объяснения; но дамы легко забывают свои обещания, и Наталья Николаевна снова принимала приглашения Дантеса на долгие танцы, что заставляло мужа ее хмурить брови.

Помимо воли моей и противно своим убеждениям пришлось мне стать собирателем сплетен, не с целью передать их дальше, а только ради того, чтобы знать больше о положении дел драгоценного моего пациента.

Одна генеральская дочка на выданье, описывая весело проведенный вечер, поведала мне следующее.

– На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! – ворковала она.

Я уже привык, что молодые дамы непременно должны были любой свой рассказ начать с описания окружавшей их роскоши и богатства.

– Поднявшись наверх, матушка и я очутились в великолепном саду – пред нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. – Глаза молодой барышни сияли восторгом. – В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный, очарованный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялась храмом огня – она пылала. – Глаза рассказчицы светились восторгом. – Оставались мы в ней недолго: в этих многолюдных, блестящих собраниях задыхаешься. В толпе я заметила Дантеса, но он меня не видел. Возможно, впрочем, что просто ему было не до того. – Девушка округлила глаза. – Мне показалось, что лицо его выражало тревогу – он искал кого-то взглядом и, внезапно устремившись к одной из дверей, исчез в соседней зале.

– И вы последовали за ним? – уточнил я.

– Ах, вовсе нет! – Она надула губки. – Чрез минуту он появился вновь, но уже под руку с госпожою Пушкиной. До моего слуха долетело: «Уехать – думаете ли вы об этом – я не верю этому – это не ваше намерение»…

Выражение, с которым произнесены эти слова, не оставляло сомнения насчет правильности наблюдений, сделанных мною ранее: они безумно влюблены друг в друга!

– Так уж и влюблены? – усомнился я.

– Да, именно так! – запротестовала она. – Потом я видела как барон танцевал мазурку с госпожою Пушкиной – как счастливы они казались в эту минуту!..

– Возможно, вы все же преувеличиваете силу их взаимной страсти, – предположил я.

– Ах, нет, нисколько! – Девица едва могла скрыть восторг. – Я еще не все вам рассказала! Когда они, танцуя, оказались рядом со мной, я смогла расслышать слова: «я люблю вас, как никогда не любила, но не просите у меня никогда большего, чем мое сердце, потому что все остальное мне не принадлежит и я не могу быть счастливой иначе, чем уважая свой долг…»

– Вот видите, – произнес я. – Госпожа Пушкина верна своему долгу, вы же сами это слышали.

Подобные разговоры расстраивали меня тем более, что я понимал, как они неприятны Александру Сергеевичу. Но я знал, что Наталья Николаевна снова беременна и скоро удалится от светских развлечений. Я с радостью думал о том, что сплетники за время ее отсутствия найдут себе иные предметы для пересуд и все забудется.

Некоторое время все шло именно таким образом. Наталья Николаевна разрешилась четвертым ребенком – девочкой. В тот раз роды были особенно тяжелыми, мне даже пришлось просить помочь Василия Богдановича Шольца, опытнейшего акушера, служившего неподалеку в Воспитательном доме. Его помощь весьма мне пригодилась.