Кен Фоллетт - Мир без конца

Старосты всегда ссылаются на трудные времена, но сейчас это правда. Настоятельница сошла с лошади.

— Пойдем, расскажешь.

В нескольких сотнях ярдов на пологом склоне холма она увидела крестьянина, пахавшего на упряжке из восьми быков. Он остановил их, с любопытством посмотрел на монахиню, и Керис подошла к нему. Пришедший в себя от изумления Уилл не отставал и говорил без умолку:

— Конечно, монахиня, даже такая, как вы, не может разбираться в посевах, но я постараюсь объяснить вам самое главное.

— Очень любезно. — Целительница привыкла, что люди типа Уилла относятся к ней снисходительно, и пришла к выводу, что лучше всего не спорить, а убаюкивать ложной уверенностью, — так можно больше узнать. — Сколько крестьян вы потеряли во время чумы?

— О, очень много.

— Сколько?

— Так, сейчас, погодите… Уильям Джонс, оба его сына, потом Ричард Плотник, его жена…

— Мне не нужны имена. — Настоятельница сдерживала раздражение. — Примерно сколько?

— Нужно подумать.

Они дошли до бычьей упряжки. Управлять восемью быками было непросто, и пахарями часто становились самые ловкие мужчины. Керис обратилась к молодому человеку:

— Сколько народу умерло во время чумы в Аутенби?

— Я бы сказал, человек двести.

Керис рассматривала пахаря. Невысок, но жилист, с косматой светлой бородой и дерзким взглядом, часто встречающимся у молодых мужчин.

— Ты кто?

— Меня зовут Гарри, моего отца звали Ричард, сестра.

— Я мать Керис. Откуда ты взял это число?

— По моим подсчетам, здесь, в Аутенби, умерло сорок два человека. В деревнях Хэм и Шортейкр дела шли так же плохо — значит, уже примерно сто двадцать. В Лонгуотер вообще никто не заболел, зато Олдчёрч вымер весь, кроме старого Роджера Бретона, — это человек восемьдесят. Всего двести.

Аббатиса повернулась к Уиллу:

— Сколько народу живет во всей долине?

— Ну, надо посчитать…

Гарри Пахарь ответил:

— До чумы было около тысячи.

Староста заныл:

— Потому мне и приходится самому засевать свою полосу, хотя это должны делать батраки. Но у меня их нет. Все умерли.

Гарри хмыкнул:

— Они просто ушли на более высокое жалованье.

Керис насторожилась:

— Вот как? А где предлагают более высокое жалованье?

— Да богатые крестьяне из соседней долины, — возмущенно ответил Уилл. — Знать испокон веков платит батракам пенни в день, но нет, нашлись такие, кто думает, будто может делать что вздумается.

— Зато, я полагаю, там все засеяно.

— По-разному, мать Керис, — увильнул Уилл.

Монахиня указала на полосу, где паслись овцы:

— А это что за земля? Почему здесь никто не пашет?

— Она принадлежала Уильяму Джонсу, — объяснил староста. — Хозяин и сыновья его умерли, а жена переехала к сестре в Ширинг.

— Вы искали новых держателей?

— Не нашел, матушка.

— На прежних условиях и не найдешь, — опять хмыкнул Гарри.

Рив гневно посмотрел на соседа, а настоятельница спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаете, цены упали, хоть и весна, когда зерно обычно дорогое.

Аббатиса кивнула. Все знали рыночный принцип: чем меньше покупателей, тем ниже цены.

— Но люди должны как-то жить.

— Никто не хочет сеять пшеницу, ячмень и овес, но всем приходится сеять то, что велят, по крайней мере у нас в долине, поэтому желающие работать на земле уходят в другие места.

— А что в других местах?

— Все хотят делать что вздумается, — сердито проворчал Уилл.

Гарри же ответил на вопрос Керис:

— Все хотят быть свободными крестьянами, иметь возможность самим решать, что сеять, и платить оброк, а не тянуть лямку вилланов, которые обязаны раз в неделю нести повинность на барской запашке.

— И что же они хотят выращивать?

— Коноплю, лен, а то и яблоки, груши — то, что можно продать. Потом чередовать. Но в Аутенби это запрещено. — Пахарь спохватился: — Со всем почтением к монастырю, мать-настоятельница, и к Уиллу Риву, он честный человек, это все знают.

Монахиня все поняла. Старосты всегда придерживаются существующих традиций, и в хорошие времена рутинного подхода хватало, но сейчас все встало с ног на голову. Она заговорила увереннее:

— Хорошо, слушай меня внимательно, Уилл, я скажу тебе, что делать. — Рив перепугался: он-то думал, что с ним советуются, а не приказывают. — Во-первых, прекратить распахивать холмы. Глупо не использовать должным образом хорошую землю.

— Но…

— Молчи и слушай. Предложи людям акр хорошей земли в долине за акр на холмах.

— А что тогда с холмами?

— Сделайте из них пастбища, коров пониже, овец повыше. Для этого нужна-то всего пара пастушат.

— Да, но… — Староста явно хотел возразить, но не мог с ходу придумать что.

Керис продолжала:

— Дальше, бесхозную землю в долине предложить всем свободным крестьянам.

Свободные крестьяне не обязаны были работать на барской запашке, получать разрешение лорда на женитьбу или постройку дома, они лишь выплачивали оброк.

— Это против всех обычаев.

Целительница кивнула на пустующую полосу:

— Из-за этих обычаев земля пропадает. Ты можешь предложить другой способ?

— Ладно, — буркнул Уилл и надолго замолчал, качая головой.

— В-третьих, предложи два пенса в день каждому, кто захочет работать на земле.

— Два пенса в день!

Керис видела, что на старосту рассчитывать нельзя — не послушается, будет тянуть и выворачиваться, — и повернулась к уверенному пахарю, решив поручить исполнение своих замыслов ему:

— Ты, Гарри, в ближайшие недели обойди рынки графства. Пусть знают, что все свободные могут устроиться в Аутенби. Я хочу, чтобы сюда пришли батраки.

Тот улыбнулся и закивал, а Уилл оторопел.

— Я хочу, чтобы хорошие земли летом дали урожай, — отрезала аббатиса. — Это понятно?

— Да, — ответил Рив. — Благодарю вас, мать-настоятельница.

Керис с сестрой Джоаной просмотрели все хартии, записывая дату и содержание. Настоятельница решила сделать копии, по очереди, что в свое время предлагал Годвин, хотя аббат ничего не скопировал, а под этим предлогом лишь забрал документы у сестер. Но мысль была здравая. Чем больше копий, тем сложнее ценной хартии исчезнуть.

Ее заинтересовала хартия, датированная 1327 годом, согласно которой монастырю отходило большое хозяйство возле Линна, что в Норфолке, — Линн-Грейндж. За это аббатство принимало послушником рыцаря по имени Томас Лэнгли. Керис мысленно перенеслась в детство, в тот день, когда отважилась пойти в лес с Мерфином, Ральфом и Гвендой. Они стали свидетелями, как Томаса ранили, в результате чего он потерял руку. Показала хартию Джоане. Та лишь пожала плечами:

— Такие пожертвования обычны, когда кто-то из знати поступает в монахи.

— Но посмотри, кто жертвователь.