Ариадна Борисова - Змеев столб

Смешные мужчины! Чем кормить этих собак?

Тикси для переселенцев не просто столица ледяного края. Предел мечтаний, земля обетованная. Вполне, причем, реальная земля. Всего около девяноста километров отделяет от нее мыс Тугарина, по меркам здешних тысячекилометровых расстояний – пшик, а разница между благосостоянием там и тут астрономическая. Даже детям на мысе известно, что в Тикси ежедневно дают восемьсот граммов хлеба на человека, в месяц – по килограмму сливочного масла, сахара, сухого молока, по два килограмма крупы, пять банок говяжьей тушенки, плитку чая, табачные изделия… Деньги тиксинцы не зарабатывают – гребут, и все перечисленное могут еще и купить у спекулянтов запросто! В магазине по талонам ткани прекрасного качества и готовая одежда, кожаные ботинки, сапоги, красивые женские туфли – американцы присылают по ленд-лизу. Но в Тикси поселенцу не попасть, кто его здесь отпустит? Казалось бы, некуда бежать с мыса, а все равно в непромысловое время приезжает проверяющий комендант со списком, скрепляет его подписями.

Тикси – рядом и въяве, родина – далеко, в снах и глубокой тоске сердца. Нечасто вспоминали вслух Литву. Дашь ностальгии волю – сожрет не хуже голода, заставит кричать и метаться, как нервную Гедре…

В груди шевельнулся и зажегся горючий огонь. Мария прикусила запястье. Задавить внешний крик как-то можно, а что делать с внутренней, немолкнущей, стонущей болью? Она не разрешала себе открывать захлопнутую дверь, за которой погибала под взрывами бомб Литва… Но из двери сквозило. Сердце временами так кричало, лопнуть было готово. Мария могла успокоиться, только зарывшись лицом, безмолвным криком в грудь Хаима, и крик разбивался о кулак его сердца. В нем, в сердце мужа, Мария знала, живет огромная нежность к ней – нежность, которая, наверное, и есть любовь. Мария слушала тихий стук живой нежности и засыпала. А теперь, несмотря на то что сильно утомлялась, плохо спала.

Она поставила корягу на дерево. Сюда же притащит еще деревья, если удастся найти не очень большие и вырубить их изо льда. Самое трудное – тянуть вечером несколько связанных деревьев, впрягшись в лямки, далеко-далеко, до конторы. Плечи ночью болят едва ли не сильнее коленей. Хоть бы с водой нанесло побольше древесины с верховьев…

Тугарин называет добытчиц дров лошадьми, вроде шутит. Гедре язвит по этому поводу: «Интересно, могут ли люди-лошади быть друзьями товарищу Сталину – отцу, учителю и лучшему другу всего советского народа?» Гедре, конечно, позволяет себе подобные колкости потихоньку, только когда они с Марией остаются наедине. Переселенцы к тому же не относятся к советскому народу. Они же враги ему. Поэтому и Сталин им не товарищ…

Солнце исчезло, змейки поземки вдруг скрыли тропу, и в лицо ударил порыв жалящего ветра. Мария чуть не задохнулась. Глянула на небо из-под локтя и ахнула: пока размышляла о разном, наверху, оказывается, сварилась мутная серовато-белая каша и летит, летит к земле! Как же раньше не уловила погодных перемен?! Не успеть к дому, вот-вот грянет пурга!

Мария двинулась, наклонив встречь урагану голову, вперевалку, вязкой моряцкой походкой. Больно коленям, но надо вытерпеть, по-другому ветру не противостоять. А он подул еще сильнее… пурга началась. Тундру заштриховали белые шквальные вихри, мир вокруг исчез: ни неба, ни земли. Мария слепо пробивалась сквозь рыхлую, непроницаемую кашу, выстуженную, как в море вода… Куда ее несет? Уже не сама шла – ветер влек, вертел ставшее неуправляемым тело в немыслимом хороводе снежных змеек, змей, питонов, удавов; снег набивался в ворот, рукава, во все складки и щели одежды, отвороты валенок, леденел, таял и вторгался в слабое человечье тепло. Лицо и руки одел сплошной иней, ресницы слиплись, исхлестанные метельными прутьями колени не чувствовали ни ветра, ни боли, – ничего не чувствовали… Змеиный хоровод раскрутил и с размаху швырнул Марию оземь, лицом в крепкий наст.

Она почти инстинктивно разгребла плотный сугроб руками. Колени чудом согнулись – с сухим треском, надломленными лучинами, тело скорчилось, сжалось в прорытой пещерке и замерло.

Откуда-то из нездешнего мира штормовой волной донесло звук гонга. Обед, конец обеденного перерыва, или почудилось? Как же все-таки руки замерзли… Напомнив о себе, пальцы заныли. Их поддержали десны, сейчас вступит хор всего организма… Сволочь-цинга.

Мария сунула руки в штаны между ног, живот обдало стужей, но пальцы быстро согрелись. И сама согрелась, надышала свой крохотный подснежный мирок. Только бы не уснуть, дождаться окончания пурги. Может, она пройдет скоро, погода на мысе меняется быстро… Как же хочется спать… Спать… Спа…

Над Марией гудели самолеты. «Пурга, – сопротивлялась она сну, – либо кровь, разгорячившись, зашумела в висках».

Нет, самолеты впрямь с железным гулом летели низко над землей. Кошмар открылся беспросветной теменью, затаился во вкрадчивом ожидании, и, наконец, медленное вращение породило в потемках круги свинцового омута.

Мрачный водоворот подступил к глазам вплотную, светлея в вихрящихся стенках, вытянул из несусветных глубин синюю снежницу и остановился. Коварная лужа заголубела, очистилась изнутри и стала прозрачной: Марии будто было предложено посмотреть сон со стороны, не входя в него, как кино на экране. Кошмар вторгался в сознание вопреки рассудку и воле.

…Город суетился разворошенным муравейником, по дорогам неслись машины, мотоциклы, по обочинам громоздились брошенные подводы. Сирены выли с крыш домов, отвечая авианалету. Вой взмывал, опускался и снова взвивался наступательными хрипучими волнами. Воздушная тревога заставила кинуться врассыпную колонну людей, в сумятице раздались автоматные очереди, где-то неподалеку послышался стремительно нарастающий металлический свист, удар, и земля сотряслась. Между зданиями рядом с дорогой поднялся фонтан головастого, как медуза, пыльного дыма. Самолеты бомбили город. Им отвечали зенитки, улицы исчезли в пороховых облаках и в дыму горящих зданий.

С поводков конвоиров в черной форме СС, визжа, рвались перепуганные собаки. Люди с нашитыми на одежду желтыми звездами слепо метались, наталкивались друг на друга, падали, барахтались, прикрывая головы руками.

«Звезда Давида, – подумала Мария. – Эти люди – евреи».

Но вот грохот зениток смолк. Бомбардировка кончилась, и охранники с деревянными дубинками ринулись собирать рассыпанную колонну. Распахнулись ворота, широкие, массивные, опутанные поверху колючей проволокой. Такие были, кажется, в старинных укреплениях Каунаса, в каком-то из фортов, где располагалась тюрьма. Евреев загнали в ворота и повели…