Пенни Винченци - Наперекор судьбе

Ехать по второстепенной дороге было легче. Адель даже переключилась на вторую скорость. Дети приутихли, но она знала, что это затишье перед бурей. Скоро начнутся новые капризы, хныканье и требования остановиться. И тогда ей действительно придется остановить машину. Дети хотели есть и пить. Лукасу требовалось сменить подгузник. Нони без конца твердила, что хочет faire pipi [64] . Эту фразу она всегда произносила только по-французски. Адель начинала жалеть, что не захватила горшок. С другой стороны, машина и так нагружена до предела. Сейчас лето. Можно облегчиться и в ближайших кустах.

В половине девятого ей все-таки пришлось съехать на обочину и остановиться на краю зеленой лужайки. Народу и здесь было предостаточно.

– Давай, Нони. Присядь за машиной, и тебя никто не увидит… Ну вот, умница. Лукас, а ты? Давай-ка я сменю тебе подгузник. А потом мы будем ужинать.

– Здесь или на травке?

– Нет, в машине.

– Но почему, мам? В машине жарко. На травке лучше.

Адель задумалась. К сожалению, Нони еще не объяснишь, что устраивать пикник, когда вокруг полно голодных, – это безрассудство. У них легко отнимут еду. Рядом бродили отчаявшиеся и, по-видимому, готовые на все люди. У многих на несколько человек была лишь банка консервированных бобов и бутылка минеральной воды.

– А погулять можно? Я устала в машине сидеть.

– Хорошо, мы погуляем. Только совсем чуть-чуть. Берите меня за руки.

Они шли медленно, примеряясь к неуверенным шажкам Лукаса. Почти с такой же скоростью ползли по дороге машины. Год назад женщина с двумя очаровательными малышами вызвала бы только улыбки и дружелюбные возгласы. Но не сейчас. Сейчас их встречала стена безразличия. Уставшие семьи отдыхали, а потом, тяжело поднимаясь, снова выходили на дорогу. Беда была общей, но она не сплачивала людей, не делала внимательнее к тем, кто рядом. Казалось, все забыли, что такое обыкновенная доброта и участливость. Впервые за все это время Адель поняла: помощи ей ждать не от кого.

– Дети, нам нельзя долго гулять. Идемте к машине.

Невзирая на тщательно запертые двери и закрытые окна, Адель опасалась надолго оставлять машину без присмотра.

– Не хочу в машину, – угрюмо заявила Нони.

Раньше Нони никогда ей не перечила.

– Нам надо ехать дальше, – строго глядя на дочь, сказала Адель.

– Зачем? Для чего? Куда мы едем? Когда папа приедет?

Адель вдруг поняла, что сама не знает ответов на эти вопросы. Она покинула Париж, поддавшись порыву. От отчаяния и унижения. Еще днем отъезд казался ей правильным решением. Сейчас, среди едва ползущих машин и уныло бредущих людей, не знавших, куда они направляются, она утратила чувство ориентации. Бордо вдруг сделался чем-то далеким и незнакомым, как луна. Адель сама была измотана. На нее волнами накатывалась головная боль. А вокруг – духота. И страх. Ее охватила паника. Нет, им никогда не добраться до Англии. Даже до Бордо. Это далеко, это ужасно, невообразимо далеко. Сотни миль. Только сумасшедшая могла отправиться в такой путь да еще взять с собой маленьких детей. Помощи ждать неоткуда. Ночью станет еще опаснее. Что она наделала?

Адель опустилась на траву, взяла Лукаса на руки. Нони вопросительно глядела на нее. И тогда Адель заплакала от собственного бессилия и беспомощности. Нони продолжала смотреть, явно испуганная материнскими слезами. Лукас, уловив ее состояние, тоже заревел.

Люди, сидевшие рядом, не выражали ни малейших признаков сочувствия, не пытались спросить, в чем дело. Они безразлично скользили по ней глазами, и от этого Адель плакала еще сильнее. Она чувствовала себя в полной изоляции, наедине с растущим страхом. Страх окутал ее и готовился поглотить. И тогда Нони с нежностью сказала ей:

– Мамочка, не плачь. Все будет хорошо.

Слова дочери успокоили Адель, и не потому, что она в них поверила, а потому, что Нони говорила это совершенно бескорыстно, желая ее поддержать. Адель вдруг поняла: чтобы прорваться через этот ад, нужно верить. И не просто верить. Знать. Других вариантов нет и быть не может. Она должна оправдать веру Нони в нее.

Адель встала, вынула платок, вытерла слезы.

– Конечно, дорогая. Все будет хорошо. Обязательно будет. Просто мама немного устала. Все будет хорошо. Мы приедем в город на берегу моря, а потом сядем на корабль и поплывем в Англию. Там тебе и Лукасу очень понравится. Я это обещаю.

– А папа туда тоже поедет?

– Я… Да, обязательно поедет. Закончит свою работу в Париже и поедет. А теперь идемте в машину. У нас есть маленькая плитка, и я сварю вам яйца. – Сейчас нужно было любым способом подбодрить детей. – Затем я вам почитаю книжку, которую подарила мадам Андре. А потом нам нужно будет проехать еще немного. Мы остановимся на ночь и будем спать.

– Где?

– Я думала, мы сумеем найти место для ночлега. Но вряд ли мы его найдем. Придется нам спать в машине.

– В машине! – обрадовалась Нони, и у нее засияли глаза. – Все вместе! Как здорово!

Утро, а она даже не знает, где они сейчас. На последнем указателе значилось, что до Шартра – 65 километров. Адель не представляла, далеко ли они успели отъехать от того места. Вместе с этой мыслью к ней вернулся ужас: как же еще долго им ехать. Адель была на пределе. Дважды она засыпала за рулем. Поняв, что так дальше нельзя, она съехала с дороги, прикрыла одеялами уже заснувших детей и легла сама.

Чувствовала она себя ужасно. У нее болело все тело, которое вдобавок еще и затекло. В пересохшем рту ощущался отвратительный кислый привкус. Сейчас Адель была готова заплатить любые деньги за чашку кофе. Надо было ехать по какой-нибудь проселочной дороге. Она и проехала бы больше, и, быть может, в придорожной деревне сумела бы купить чашу кофе. Или просто выпросить. Лукаса подмыла бы, хотя бы холодной водой. Иначе у него все заскорузнет.

Адель вытащила атлас и стала вглядываться в паутину дорог. Наверняка там должна отыскаться неприметная проселочная дорога…

Люк проснулся один в духоте тесной парижской квартиры. Один, если не считать тоски и злости. Он не знал, какое из этих чувств сильнее.

Поначалу им владела только злость. Злость и возмущение. Как Адель посмела решиться на такое? Бросить его, забрать его машину, его детей и уехать, даже не простившись. Он ведь видел, как она уезжала. Он был почти у самого дома, когда машина тронулась и покатила по улице, с коляской на крыше. Достаточно было увидеть эту коляску, чтобы понять намерения Адели. Он бросился следом и бежал до самого бульвара Сен-Жермен, выкрикивая ее имя и требуя остановиться. Его душили ярость и обида. Но «ситроен» набирал скорость, и дальнейшая погоня становилась бессмысленной. Он понял, что не сумеет догнать и остановить ее.