Пенни Винченци - Наперекор судьбе

Если бы не работа, она давно сошла бы с ума. Но даже успех ее фотографий недолго согревал душу. Ей по-настоящему нравилось заниматься этим, однако все это было лишь декорацией, внешним фоном. А копни чуть глубже – и наткнешься на подавленность и пронзительное одиночество.

Мужчины из числа давних друзей, приезжая в отпуск, приглашали Адель на обед, на танцы. В постель тоже приглашали. Она с удовольствием обедала и танцевала, но от постели всегда отказывалась. Иногда ей очень хотелось снова почувствовать себя в объятиях мужчины, но она усилием воли гасила желания тела. Пока есть надежда, пусть даже самая малая, она будет ждать Люка и хранить ему верность. Адель чувствовала: она должна ждать, пока не почувствует бессмысленность дальнейших ожиданий. И потому оставалась в одиночестве, а под внешней веселостью, мужеством и стойкой решимостью не сдаваться залегал глубокий пласт отчаяния и печали.

Флирт Барти с американцем больно ударил по Адели.

В таком состоянии и произошла ее неожиданная встреча с Себастьяном. Адель сидела в издательской приемной на Керзон-стрит. Она зашла к Венеции с откровенным желанием напроситься на обед с сестрой. Венецию она застала одетой и почти готовой уйти. Они с Боем собирались в театр, а потом в ресторан.

– Ему ведь скоро опять на фронт, – извиняющимся тоном сказала Венеция и ради приличия добавила: – Идем с нами.

– Не говори глупостей, – беззаботно ответила Адель, заставив себя улыбнуться. – Зачем мне мозолить вам глаза? Нет уж, спасибо. Приятно вам провести время.

Венеция ушла. Адель села на диванчик и стала соображать, чем бы занять сегодняшний вечер. Настроение у нее было паршивое, глаза – на мокром месте. Она не сразу заметила подошедшего Себастьяна. Он спросил, не случилось ли у нее чего. Адель повернула к нему дрожащее лицо и честно ответила, что случилось.

Себастьян повел себя как настоящий джентльмен: просто достал из кармана носовой платок и подал ей.

– Мне часто приходилось снабжать твою маму этими предметами, – сказал он, после чего обнял Адель и позвал к себе домой на ужин. – Я тоже одинок. Вот и поплачем друг у друга на плече. Идем, легче будет.

Они угощались превосходным пирогом с крольчатиной, испеченным миссис Конли, и Адель поймала себя на мысли, что у экономки Себастьяна пироги вкуснее, чем в родительском доме на Чейни-уок. Сначала она еще пыталась хихикать, рассказывая ему о том, как ей плохо. Себастьян ее внимательно слушал. Терпеливый, понимающий. Адель оставила ненужную браваду и стала говорить о том, о чем вообще говорить не собиралась. О своих поражениях и раскаяниях. На это Себастьян лаконично заметил, что глупо себя корить и воспринимать жизнь наподобие противника, которого обязательно нужно обыграть. Адель и сама не понимала, что́ ее потянуло за язык, но она рассказала и о Барти, о том, сколько злости и презрения вызвало у нее увиденное. Себастьян слушал очень тактично, подбадривал ее и обещал, что будет молчать. Но главное – он хорошо понял состояние Адели.

– Нет ничего хуже, чем видеть, как дурное поведение оказывается вознагражденным, – произнес Себастьян, и на его лице вдруг мелькнула его прежняя озорная улыбка. – Особенно когда человек изо всех сил старается быть хорошим. Должен сказать, Барти меня удивила. Хотя, зная ее, думаю, у нее это вызывает душевные мучения.

– Очень на это надеюсь, – сердито подхватила Адель. – Мне так жалко бедного Джона.

– Возможно, Барти ему написала.

– Вряд ли он прыгал от счастья.

– Нет, конечно. Он же разумный человек. Однако сейчас наша главная забота не он. Давай сосредоточимся на тебе.

– Да. Как по-вашему, почему мне от этого так плохо?

– Видишь ли, трудно спокойно воспринимать счастье других, особенно когда оно заработано нечестно и вдобавок ты сам несчастен, – ответил Себастьян. – Уж кто-кто, а я это знаю.

– Думаю, что знаете, – согласилась Адель, вымученно улыбаясь. – Себастьян, а когда все станет лучше?

– Лучше не станет, – почти весело ответил он. – Прости, но это так. Ты просто привыкаешь к такому положению вещей, вот и все. Я до сих пор плачу, когда вспоминаю, как сильно любил Пандору, или когда что-то вдруг отчетливо напомнит мне о ней.

– Мне вас очень жаль, Себастьян, хотя легче от моей жалости вам не станет. Это было так жестоко, так нечестно и… – Она замолчала.

– И что?

– Я хотела сказать… Нет, это глупо.

– Продолжай.

– Вы сказали про отчетливое напоминание. А у вас таких напоминаний должно быть все больше. Изабелла взрослеет и становится все сильнее похожа на мать. Каково вам это видеть?

– Ты права. Временами очень болезненно. Но характером Изабелла не похожа на Пандору. Она серьезнее и, боюсь, беззащитнее. За милой внешностью Пандоры скрывалась жизненная стойкость. Изабеллу жизнь будет бить очень больно. Мне жаль, что я не в состоянии уберечь ее от этих ударов.

– Вы и не смогли бы. Никого нельзя уберечь от жизни. Но Изабелла – такая чудесная девочка. Мои дети ее безгранично обожают. Думаю, она и в новой школе отличается потрясающими успехами.

– Да, именно потрясающими успехами, – подтвердил Себастьян. – К тому же она ужасно амбициозна. Это опасное качество. Особенно в характере женщины. По моим наблюдениям, амбиции всегда приводят к беде.

– И что за великие замыслы бродят в голове Иззи?

– Всевозможные. То она мечтает руководить собственным издательством. В другой день заявляет, что откроет школу в лондонских трущобах и понесет свет и радость несчастным детям. Еще через день ее уже тянет писать романы, которые непременно получат Нобелевскую премию…

– Мне все это кажется вполне невинными детскими мечтами, – засмеялась Адель. – Кстати, вы бы знали, как она и Кит обожают друг друга. В общем-то, Иззи с раннего детства любила Кита, но сейчас их чувства кажутся взаимными. Они проводят вместе не то что часы – целые дни. Разговаривают, смеются, много гуляют. Иззи постоянно ему что-то читает. Знаете, Себастьян, через год-другой их отношения могут стать очень серьезными.

– Чепуха, – отмахнулся Себастьян. – Они всегда вели себя как брат и сестра.

– Пожалуй, да. До сих пор. Но, как говорят, щенячья любовь вырастает вместе со щенком. Не забывайте: несмотря на свой возраст, Кит очень молод. Он не успел узнать некоторые стороны жизни. У него было всего одно серьезное увлечение. И то, я вполне уверена, до постели у них не дошло… Ой, простите, Себастьян. Это ваше прекрасное вино развязало мой болтливый язык. Наверное, вас шокировали мои слова.

Судя по его лицу, да. Но Себастьян быстро справился со своим замешательством.

– Нет, – с прежней непринужденностью возразил он. – Нет, Адель, меня уже ничто не может шокировать. А теперь давай выпьем еще по рюмочке. Вино действительно прекрасное. Потом я отвезу тебя домой. Полагаю, ты остановилась на Чейни-уок? Твоя мать будет думать, куда ты запропастилась.