Конн Иггульден - Империя серебра

Вид этих воинов неизменно вызывал у Угэдэя чувство владетельного довольства. Сама та мощь, которую он мог через них нагнетать, действовала опьяняюще, возбуждала. Тумен Хасара располагался к северу, сообщаясь с туменом хана цепями разведчиков. Повторно отыскать его местоположение не составит труда, да и в целом тем, как складывалось утро, Угэдэй был доволен.

Вместе с нукерами в цзиньские земли он привел армию писцов и управителей для составления подробной описи всего, что навоевано. Нового хана многому научили завоевательные походы его отца. Чтобы держать народ в мире, надо навесить на его выю ярмо. Всякие поборы и мелкие законы держат его в повиновении — даже, можно сказать, в умиротворении — гораздо сильнее, чем любое войско. Отчего приходится лишь теряться в догадках. Теперь для продвижения вперед уже недостаточно просто сломить вражеские армии. Быть может, шпора монгольской империи — это Каракорум, но держать в каждом цзиньском городе свору чиновников ни в коем случае не мешает; наоборот, так они продвигают ханское слово и дело.

В тот день по дороге Угэдэй «приговорил» не один бурдюк вина и архи — во всяком случае больше, чем мог упомнить. Держа путь на север, он чувствовал, что сильно пьян. Но ему не было до этого дела. За пазухой договоры на шелк с печатью местного управителя, которого для засвидетельствования сделки, перепуганного, волоком приволокли из дома. А их государю остается или соблюдать эти договоры, или же давать Угэдэю повод для вторжения в свои земли.

От сидения день-деньской в деревянном седле ягодицы безжалостно натирались, и из содранной кожи сочилась бледная гнилостная жидкость, из-за которой штаны припекались к ранам так, что не отдерешь. Угэдэй уже не мог раздеваться без предварительного отмокания в теплом чане, но все это трудности не столь уж непреодолимы.

Вскоре после непродолжительной скачки, от которой посбивалась короста на вновь засочившихся ранах, впереди стали видны клубы пыли. Земли царства Сун к этой поре находились уже в тридцати гадзарах за спиной. Угэдэй улыбнулся при мысли о том, какую панику вызовет появление его туменов. Впереди на расстоянии Хасар завязал бой с последней из оставшихся цзиньских армий, которую смогла выставить эта обреченная династия. Уступая на открытой местности числом, Хасар сейчас мог единственно сдерживать натиск, зная при этом, что тумены Угэдэя с Тулуем где-то на подходе. Сеча обещала быть знатной, и Угэдэй, предвкушая удовольствие, на радостях затянул песню.

На горизонте цепкие глаза Хасара углядели колыхание стягов Угэдэй-хана. Местность вокруг для боя явно несподручная. Кочковатая равнина, к тому же испещренная выбоинами и норами, — судя по всему, бывшее пастбище, куда пастухи вот уж сколько лет не выгоняли скот, а потому все здесь успело порасти мелкими деревцами и кустарником. Хасар привстал в стременах, а его лошадь, улучив минутку, взялась пощипывать траву.

— Ай, молодец Угэдэй, — пробурчал воин одобрительно.

Хасар облюбовал позицию на невысоком холме — так не доставали стрелы, и одновременно близость к врагу достаточная, чтобы направлять броски. За дни противостояния монгольским всадникам армию императора заметно потрепало. Тем не менее полки цзиньцев были дисциплинированны и стойки, что Хасар прочувствовал, можно сказать, на своей шкуре — точнее, на своем тумене. Частокол цзиньских копий и утяжеленных пик вновь и вновь оказывался уставлен на наступающую лавину конницы. Рельеф местности не давал монголам развернуться во всю скорость с копьями, так что численность врага приходилось убавлять преимущественно стрелами, которые выпускались одновременно, градом. На протяжении утра лучники Хасара сшибали цзиньцев чуть ли не сотнями, но, несмотря на это, императорским солдатам удавалось неуклонно пробиваться на юг, оттесняя копьями уступающий численностью монгольский тумен. Сейчас взгляд ухватывал усталые повороты голов цзиньских воинов, видящих на горизонте неожиданно возникшую новую угрозу: напружиненные ветром оранжевые стяги монгольского хана.

Где-то в тех сумрачно поблескивающих цзиньских рядах особенно неистовствует один молодой человек — интересно, где он? Еще в небольших своих летах император Сюань оказался вынужден преклонить колени перед Чингисханом, когда великий хан предал огню его столицу. Этого юношу Хасар тогда лично загнал в город Кайфын, после чего оказался отозван обратно — иначе неизвестно, чем бы кончилось. Сейчас внутри словно вскипала горячая кровь с молоком — еще бы, знать, что государь царства Цзинь снова в игре и жизнь его почти у Хасара в руках… Вот это действительно достойный конец великого эпоса.

Уместно сказать, что даже тогда государь северного царства едва не достиг южной империи, где, отгородившись, беспечно правила его родня. Дай ему тогда Чингисхан хотя бы несколько лет, он бы как пить дать вошел в те земли. О трениях и хитросплетениях отношений меж теми двумя государствами Хасар особо не знал, кроме того, что армия царства Сун насчитывает вроде как сотни сотен тысяч. Пожалуй, на сегодня этого достаточно, чтобы обезглавить государя севера. Или сойтись в сражении с туменом Хасара. Жалко лишь, Чингисхан до этого дня не дожил: то-то порадовался бы.

Перебирая в себе глухие струны памяти, Хасар вполоборота повернулся, собираясь отдать приказ Хо Са и Самуке, и тут вспомнил, что обоих его товарищей нет в живых, причем уже давно. Он зябко поежился под ветром. Сколько же друзей полегло с той поры, когда они с братьями прятались от врагов в тесном урочище, да еще в преддверии зимы! И вот из тех испуганных голодных детей взросла новая сила, выросла и потеснила собой мир. Вот только выжить среди всего этого довелось лишь Хачиуну, Темугэ и ему, Хасару. Что и говорить, цена велика, хотя с уверенностью можно сказать: Чингисхан, даже зная обо всем наперед, заплатил бы ее, не скупясь.

— Лучшие из нас, — чуть слышно прошептал Хасар при виде черно-красных угэдэевых молодцов, которые неуклонно приближались.

Увидев все что нужно, он плюхнулся обратно в седло и длинно, пронзительно свистнул. К нему стремительно подскакали двое землистых от пыли и грязи посыльных — оба с голыми руками, из одежды на теле лишь штаны да шелковые рубахи для пущей быстроты и легкости.

— Минганам [20] Минган — тысяча. с первого по четвертый нажать на их западное крыло, — бросил Хасар одному из прибывших. — И чтобы не дали врагу рассеяться перед туменом хана.

Посыльный, горя молодым задором, поскакал, пересекая поле битвы. Второй терпеливо дожидался, пока Хасар зорким соколом смотрел через равнину на людские приливы и отливы. Вот из какой-то укромной норы порскнули зайцы, которых тут же радостно подстрелили из луков кешиктены и соскочили с седел, чтобы подобрать. Ишь, норы… Еще один признак того, что земля здесь неровная и полна скрытых препятствий. Бросок гораздо более опасен, когда лошадь, невзначай угодив копытом в нору, может сломать себе ногу и при падении погубить своего седока.