Иосиф Кантор - Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

– Никто даже не заметил, как я его подбил, – мальчик вздохнул, совсем как взрослый, – потому что в этот момент у одной повозки сломалось колесо, и она перевернулась.

«Для взрослых какая-то перевернутая повозка важнее меткого выстрела из пращи», – прочел Моисей на лице мальчика.

Отца мальчика Моисей попросил сохранить произошедшее в тайне. Рувим опечалился и рассказал, что прежде, чем прийти к Элиаву, советовался с соседями и показывал им письмо. Моисей попросил его дать знать, если кто-то будет интересоваться судьбой письма (ничьих имен при этом названо не было), и отпустил.

Аарон долго вертел папирус в руках, даже на свет его разглядывал, а потом смочил палец слюной и потер ту сторону, на которой были точки.

– То невиданное диво, – сказал он, возвращая папирус Моисею. – Нигде и никогда не видел я ничего подобного и не слышал о таком. Но ясно, что это письмо таит в себе что-то недоброе для нас. Мардохей мертв, Нафана убили, к кому же прилетел голубь?

– Он кружил там, где мог быть Манассия, – напомнил Моисей.

– Или же тот, кто отправил голубя, не знал о смерти Нафана или Мардохея, – продолжал размышлять вслух Аарон, не слушая Моисея. – Кстати, брат, где ты планируешь сделать следующую остановку.

– В месте, называемом Рефидим, – ответил Моисей. – Нам невозможно миновать Рефидим, потому что, судя по всему, амалекитяне готовятся напасть на нас там и там действительно самое удобное место для нападения. Если мы пойдем мимо, то растянемся в длинную колонну и станем чересчур уязвимы. Лучше будет, если мы остановимся там в ночь на пятницу и, насколько возможно, подготовимся к обороне.

– С каждым днем мы все дальше отходим от моря, – Аарон прикрыл глаза, словно желая оживить воспоминания, – но чудо, которое явил нам Господь, уничтожив армию фараона, не меркнет и не забывается. Мы можем пройти дальше и еще один день провести в пути. К тому же, насколько мне известно, в Рефидиме нет ни одного источника, и люди, начав мучиться жаждой, снова станут обвинять тебя и меня и требовать возвращения в Египет.

– Хоть один источник, да найдется, – с уверенностью ответил Моисей. – Не бывает так, чтобы равнина подходила к горе и не было бы в том месте источников. Пойти дальше мы не можем, пока не устраним опасность, угрожающую нам от амалекитян, брат мой. Уповая на Господа, я не надеюсь на то, что он всякий раз станет уничтожать врагов наших, не давая им напасть на нас. Мы тоже должны что-то сделать ради нашего спасения и нашего блага. Мы остановимся в Рефидим и будем наготове! Но вернемся к письму. Может ли кто-то прочесть его? Есть ли сради нас такие сведущие люди?

– Не знаю, – пожал плечами Аарон. – Это какое-то очень тайное письмо. Я могу поговорить со старейшинами и спросить зятя нашего Калеба, а также кое-кого из торговцев, которые много странствовали и многое повидали. Вдруг то тайные письмена сидонцев или нубийцев? Я думаю, что лучше мне будет переговорить с каждым в отдельности, чем собирать всех на совет. Мало ли что написано в этом письме. Может, там написано такое, чего людям лучше не знать. Пусть уж тот, кто сможет прочесть, прочтет при мне одном, а я передам тебе. Мне хватит сегодняшнего вечера и завтрашнего дня, чтобы опросить всех…

– Так будет лучше, – согласился Моисей.

Аарон встал, готовясь уйти, но вдруг задержался. Он не садился и ничего не говорил, но по выражению лица его было заметно, что он хочет что-то сказать.

– Говори, что хочешь сказать, – подбодрил брата Моисей.

– Я заговорил о Калебе и вспомнил сестру нашу Мариам, – голос Аарона был тих и говорил он смущенно. – Она недавно приходила ко мне и жаловалась на тебя.

– Мариам обижается на меня обоснованно, – признал Моисей. – Я все время пребываю в делах или в раздумьях и совсем забыл о ней, не навещал ее и не посылал к ней справиться о делах ее. А ведь она – наша старшая сестра, самая уважаемая женщина в нашей семье после матери нашей, и именно ей я обязан своим появлением на свет, ведь это она устыдила отца нашего, когда он перестал делить ложе с матерью. Завтра же исправлю свою оплошность и впредь…

– Не спеши, брат! – предостерег Аарон, поднимая вверх руку. – Не все так хорошо с Мариам.

– Сядь же и расскажи, что с ней! – встревожился Моисей.

Аарон опустился на подушку и поведал:

– Мариам сердится на тебя не из-за того, что ты не уделяешь ей внимания. Наша сестра – умная женщина, и она понимает, насколько ты занят. Печаль ее кроется в другом – она никак не может смириться с тем, что пребывая в стране Куш, ты сошелся там с дочерью правителя и жил с ней…

– Сколько можно вспоминать это?! – вспылил Моисей. – Сколько раз можно возвращаться к тому, что уже не изменить?! Или Мариам больше нечем занять себя?! Я объяснял вам не раз и больше повторять не намерен!

– Мариам считает, что именно в этом кроется причина наших невзгод, – Аарон испытующе посмотрел на брата. – Ты женился на женщине-чужеземке и жил с нею, несмотря на то что ваш брак не был освящен должным образом, и разве это не грех?

–То, что меня принудили к этому браку, ты знаешь! – сердито ответил Моисей. – И то, что я склонял жену мою поверить в нашего Бога и принять наши законы ты тоже знаешь. И то, что я оставил ее, когда понял все ее двуличие и то, что она хочет сделать меня кушитом-идолопоклонником, ты тоже знаешь! Если Мариам охота думать обо мне плохо, то я не могу запретить ей этого. Пусть думает, если хочет!

– Она не просто думает, она еще и делится своими сомнениями с другими женщинами…

– А те делятся со своими мужьями, – подхватил Моисей, – потому что нет такой жены, которая не поделится сплетнями с мужем, и это мнение укореняется в народе, сея новую смуту. Придет день, когда мы будем терпеть какие-то лишения, и мне крикнут: «Виноват в этом ты, проклятый блудодей!» Мало беспокойства в нашем народе, что сестра наша добавляет еще и добавляет напрасно? Скорей бы я понял, если бы жена моя попрекала бы меня этим, но от жены я никогда не слышал подобных упреков, в отличие от вас с Мариам! Какое вам дело до того, что было, если я ответственен за это перед Господом, а не перед вами? Ты огорчил меня, Аарон, и Мариам меня огорчила, можешь так ей и передать.

Аарон слушал внимательно, не возражая, но в глубине глаз его таилось осуждение, которое он уже высказывал Моисею. «Что за родня у меня? – сокрушался в уме Моисей. – Зачем они то и дело бередят рану в душе моей? Вот если бы с Аароном случилось такое, то я сказал бы ему: «Давай забудем» и забыл бы первым. Или женщин такое свойство, что не могут они забывать? Но Ципора же не вспоминает, хотя я ей рассказал всю мою жизнь перед тем, как она стала моей женой, чтобы понимала она, кто ее муж. Ох, мало мне забот, так еще это…»