Мишель Моран - Избранница Наполеона

Так что не сочувствуйте мне, что я теперь нахожусь здесь, вдали от двора, о котором, по вашему мнению, я должна скучать.

Не могу в полной мере выразить свою благодарность вам, сир, за то, что позволили мне выбрать себе приближенных, из коих каждый служит украшением приятного общества. И лишь одно обстоятельство причиняет мне боль, а именно — придворный этикет в одежде, соблюдать который за городом весьма утомительно.

Вы боитесь, что ст оит этим господам дать малейшее послабление в плане костюма, и сохраненный мною титул тотчас потеряет в весе. Но боюсь, вы неправы, когда думаете, что кто-либо из них способен хоть на миг забыть о надлежащем уважении к женщине, являвшейся спутницей вашей жизни.

Их уважение к вашей светлости, вкупе с искренней привязанностью ко мне, усомниться в которой я никак не могу, служат для меня залогом того, что мне никогда не придется напоминать им о том, о чем, по вашему убеждению, им надлежит помнить. Мой почетнейший титул оставлен мне не потому, что я была коронована, а исключительно в силу того, что на меня пал выбор вашей светлости.

Ничто другое не имеет никакой ценности — одно лишь это служит залогом моего бессмертия.

Я ожидаю Евгения. Мне вдвойне не терпится его увидеть, поскольку он, без сомнения, доставит мне новое свидетельство того, что вы обо мне помните; и ему я могу без стеснения задать тысячу вопросов обо всем, что меня волнует и о чем я не имею возможности спросить у вас; как и о тех вещах, о которых вы не должны со мной говорить. Моя дочь приедет тоже, но позднее.

Короче говоря, в этой лесной глуши я чувствую себя совершенно как дома и умоляю вас, сир, не думать более, что вдали от двора нет жизни. Кроме вас мне не о чем жалеть, тем более что скоро со мной будут дети.

Императрице в Наварру

28 апреля 1810 года

«Любовь моя, Евгений сообщил мне, что ты намерена поехать на воды. Пожалуйста, ни в чем себе не отказывай. Не слушай сплетников. Они все бездельники и ничего не понимают в истинном положении вещей. Мои чувства к тебе не изменились; и все, чего я хочу, — это знать, что ты счастлива и ничто не нарушает твой покой.

Императрице на воды в Экс, Савой

8 июля 1810 года

«Любовь моя, ты уже, должно быть, повидалась с Евгением, и его приезд поднял тебе настроение. Я был рад узнать, что воды пошли тебе на пользу. Голландский король отрекся от престола.

Здоровье мое хорошее. Осенью с удовольствием повидаюсь с тобой. Никогда не сомневайся в моей любви. Я никогда не меняюсь. Береги себя, будь весела и верь в искренность моих чувств.

9 сентября 1810 года

«Дорогая Гортензия, касательно меня. Я не получала от императора писем, но решила, что будет правильным засвидетельствовать ему мою глубокую заинтересованность в беременности императрицы. Я только что ему об этом написала. Я надеюсь, что это избавит его от всякой неловкости, и он сумеет обсуждать со мной это событие с той же откровенностью, с какой я пишу ему о своей любви. С нетерпением жду, когда ты получишь от императора ответ, а от тебя — заверения в твоем скором приезде.

Прощай, моя дорогая доченька, нежно тебя обнимаю.

PS. Передавай от меня привет всем своим товарищам».

Императрице в Экс на воды

14 сентября 1810 года

«Любовь моя, я получил твое письмо от 9 сентября. Я с радостью узнал, что ты здорова. Теперь уже точно можно сказать: императрица на четвертом месяце. Она чувствует себя хорошо и очень ко мне привязана. Здоровье мое прекрасное.

Надеюсь услышать, что ты всем довольна и счастлива. Говорят, кто-то из твоих приближенных сломал ногу, неосторожно ступив на лед.

Прощай, любовь моя; никогда не сомневайся в моем искреннем участии и нежности, которую я к тебе питаю.

Дворец Тюильри, Париж

Февраль 1811 года

— Началось! — кричит кто-то во дворе, и я несусь к балкону.

В саду дворца Тюильри стоит придворный, на нем любимая Наполеоном треуголка и черные ботфорты. При виде меня он расплывается в улыбке.

— Чудесные новости! — кричит он мне снизу. — Императрица рожает!

Я захлопываю дверь и поворачиваюсь к Полю.

— Он хочет, чтобы я присутствовала. Мне от одного вида станет дурно!

Он пожимает плечами.

— Тогда не ходите. Только император все равно за вами пошлет, а если вас здесь не застанут, то отправится на поиски лично.

— И тебя не волнует, что мне сделается нехорошо? Я же опять разболеюсь!

— Да вы всегда больны. Что вчера, что завтра, что сегодня — все одно.

Его сухость меня шокирует.

— Да что с тобой такое?

Он ничего не отвечает, только подает мне какой-то особенный сок, который собственноручно готовит для меня изо дня в день и следит, чтобы я его весь выпила. В последнее время он какой-то не такой. Безразличный к моим страданиям, не такой заботливый. Тут я, кажется, понимаю, в чем дело. Его напугал Наполеон. И он забоялся, что его может постигнуть участь де Канувиля.

— Поль, — вкрадчиво начинаю я, но он даже не смотрит в мою сторону. — Тебя брат в Испанию ни за что не отправит.

Он хмыкает.

— Вы думаете, меня это беспокоит? Ваше высочество, я же вам говорил: я хочу уехать из Франции.

У меня перехватывает дыхание.

— Поль, не бросай меня. Пожалуйста! Ты мне нужен.

— А что изменилось сейчас по сравнению с годом или двумя ранее?

— Дай мне год. Всего год — а потом мы уедем вместе. — Я вдруг представляю себя на острове с Полем, танцующей в его объятиях жаркими летними вечерами. Брат, конечно, воспротивится моему отъезду, да мне и самой будет недоставать Парижа. Но жизнь в Сан-Доминго была такая спокойная! Там все было проще. Однако сроки я ему еще никогда не называла. — Мы уедем в следующем декабре, — обещаю я.

— А почему не теперь?

— Потому что есть кое-какие дела, — объясняю я. Через год Наполеон уже будет в разводе, и я к тому времени уговорю его вернуться с армией в Египет. А когда Египет войдет в состав империи, мы легко вернем себе и Сан-Доминго. — Ты же меня дождешься, Поль, да? — Он должен меня дождаться. Мы сделаем его королем Сан-Доминго, и я нанесу ему визит из Египта, подобно Клеопатре, приехавшей к Юлию Цезарю в качестве подлинной царицы Рима.

Но Поль хранит молчание.

— У меня есть виды на нас обоих. Ты будешь доволен. И мы будем вместе. Всего годик! — повторяю я, и он не возражает. Я поворачиваюсь к зеркалу и представляю себя с египетской короной на голове. — Мое предназначение… — шепчу я, но видение исчезает из-за стука в дверь.