Сьюзан Ховач - Наследство Пенмаров

Посреди всей этой заварухи неожиданно, никого не предупредив, приехала мать Марка. Она поселилась в гостинице «Метрополь» и прислала сыну записку, сообщая, что ничто и единого дня не удержит ее вдали от любимого Пенмаррика, независимо от причин, которые он мог бы привести, чтобы предотвратить ее прибытие.

— О Боже! — возопил Марк в приступе ярости. — Мне не хватало только, чтобы она совала везде свой нос и критиковала все, что мы сделали в Пенмаррике! И как она смеет приезжать сюда, никого не уведомив! Как она смеет! Боже, как я ненавижу высокомерных, надменных, задирающих нос женщин! Я скажу ей прямо в лицо все, что думаю о ее своевольных попытках проникнуть в мой дом!

Но я не могла не сочувствовать Мод Пенмар. Со времени нашей свадьбы она виделась с нами только однажды, после рождения Стефена, когда приехала, чтобы повидать своего первого внука, и неделю жила в «Метрополе». Я была уверена, что ей не терпится увидеть Маркуса и навестить дом, который она в молодости так любила. Мне не удалось предотвратить ссору Марка с матерью, потому что они всегда ссорились, встречаясь, но после того как она пролила одну большую стеклянную слезу, он взял ее за руку и сказал, что она все же может остаться на один-два дня, а я сделала все возможное, чтобы обеспечить ей радушный прием. Но она меня очень утомляла, а я уже и без того устала из-за бесконечных хлопот по благоустройству дома и, к тому же, в мае ждала еще одного ребенка. Когда Марку удалось-таки отправить миссис Пенмар в Гвик повидать Найджела, я почувствовала невероятное облегчение и пролежала бы в постели целую неделю, если бы не Рождество, самое суматошное для всех нас время года.

К этому времени весь приход уже знал о нашем приезде, и вскоре нас завалили разного рода приглашениями, так что я была рада своей беременности — она давала мне предлог хотя бы на время избегать самых обременительных проявлений моего нового социального статуса. Когда доктор Солтер дал мне свой уже привычный совет отдыхать как можно больше, я ухватилась за этот шанс и вела спокойную жизнь, возобновив попытки усовершенствовать свой запас знаний. Чтение расширило мой словарь, акцент мой стал менее заметным, но Корнуолл в нем все еще звучал, и это меня очень смущало. Наконец, уже в полном отчаянии, я тайно дала объявление в пензансской газете о том, что ищу учителя фонетики, и вскоре наняла пожилую даму, которая приезжала в Пенмаррик дважды в неделю, чтобы помочь мне преодолеть мой недостаток.

Марк удивился и сказал, что я говорю достаточно хорошо, но сопротивление его длилось недолго, и мне казалось, что в глубине души он радовался больше, чем признавался в том вслух.

Наступил новый год. Я лежала в шезлонге и в ужасе смотрела на внушительную стопку приглашений от корнуолльской аристократии. В такие моменты меня одолевало знакомое чувство неполноценности, и я не могла думать ни о чем, кроме того, что Маркус и мои будущие дети будут жить в мире, который никогда меня полностью не примет. И я с тревогой говорила себе: «Надеюсь, мне будет с ними легко». А потом меня снова охватывал страх, и я думала: «Надеюсь, они не будут меня стыдиться».

Разумеется, болезненно впечатлительной делала меня беременность. Я всегда решительно боролась с такими мрачными мыслями, и в целом у меня это получалось, но иногда, не в силах совладать с собой, я часами пребывала в скверном настроении и — какая ирония — впустую тосковала по той спокойной жизни, какую мы вели на ферме Деверол.

Моя старшая дочь родилась в конце мая, когда Маркусу был год. В последние месяцы беременности я увлеклась поэзией Теннисона, и его поэма об одинокой, обнесенной рвом ферме, где скрывается от людских взоров героиня в ожидании своего любимого, разбудила мое воображение. Мне казалось, что бедная девушка была изолирована от внешнего мира в таком же месте, каким был Пенмаррик, когда мы приехали, и мое сердце обливалось за нее кровью. Когда Марк спросил меня, как нам назвать младенца, я без колебаний ответила: «Мариана».

— В честь героини из «Любовью за любовь»?

— В честь девушки из поэмы Теннисона, — сказала я, не зная, что Теннисона вдохновил Шекспир, о чем Марк сразу же поставил меня в известность.

— Что ж, — добавил он, — хорошее имя. Но мы должны назвать ее и в честь тебя тоже.

— Нет-нет, Марк! «Мариана Джанна» звучит ужасно! Пусть она будет просто Марианой. Кроме того, мне не нравится мое имя.

— А мне нравится, — возразил он. — Ну что ж, может быть, у нас будет еще одна девочка…

Мы не знали, сколько хотим иметь детей, может быть, четверых или пятерых. После смерти Стефена у меня появилось безумное желание родить как можно быстрее еще несколько детей, чтобы больше никогда не довелось входить в пустую детскую, я даже предпочла бы, чтобы они могли рождаться чаще, чем раз в год.

Но вскоре после рождения Марианы Марк сказал:

— У нас масса времени и уже двое детей, давай теперь немного поживем для себя. Я весь год очень много работал, да и ты тоже, несмотря на беременность. Почему бы нам не махнуть куда-нибудь передохнуть пару месяцев? Мне бы хотелось поехать в Италию или Швейцарию, или, может быть, еще раз во Францию. Мне нужен отдых.

Не знаю, почему меня расстроило его предложение. Несомненно, одной из причин нежелания путешествовать за границей был наш медовый месяц, когда я страдала от тоски по дому, незащищенности и от чувства собственной неполноценности. Другой причиной было то, что я с огромным трудом привыкала к новой жизни в Пенмаррике и чувствовала, что не выдержу дополнительного испытания путешествием за границу. Но, какими бы ни были причины, я сразу поняла, что не хочу ехать.

— Мне еще рано оставлять Мариану, — неуверенно начала я, но, к моему ужасу, Марк сразу же разгадал мою уловку и сделал резкое замечание о том, что долг жены — заниматься не только детьми, но и мужем.

Это меня расстроило, потому что я прилагала невероятные усилия, чтобы ему угодить, даже занималась самообразованием, чтобы он не стыдился меня, когда мы встречались с людьми, равными ему по положению. Но он не извинился, а просто ушел, прежде чем я смогла сказать, что он несправедлив. Потом я попыталась забыть о нашей размолвке, но вскоре обнаружила, что снова и снова вспоминаю о ней, пока наконец, не в силах больше расстраиваться, не решила снова завести разговор об отдыхе.

— Марк, — начала я на следующий день, когда сентябрьское солнце заливало светом террасу, а щеки наши обдувал ветерок с моря, — Марк, по поводу отдыха…

Он посмотрел на меня, и в его черных глазах появилось то расчетливое выражение, которое я так хорошо знала.

— Любопытно, что ты завела об этом речь, — сказал он. — Я как раз сам собирался вернуться к нашему разговору.