Деннис Лихэйн - Настанет день

Отец за это лето постарел лет на пять. Под глазами у него залегли мешки черно-синего цвета. Волосы поседели.

Джо знал, что его лишили некоторых полномочий и что виноват тут комиссар Кёртис, чье имя отец произносил с сарказмом и безнадежностью. Он видел, что отец, судя по всему, устал и что уход Дэнни из семьи его сильно подкосил, хотя он и старается этого не показывать.

В последний день учебы Джо пришел домой и нашел отца с Коннором на кухне. Коннор только что вернулся из Вашингтона и уже успел хорошенько нагрузиться: на столе стояла бутылка виски.

— Это настоящее подстрекательство к мятежу, — говорил он.

— Брось, парень, давай не будем сгущать краски.

— Они — блюстители закона, папа, они — первая линия обороны государства. Если они хотя бы просто заговорят о том, чтобы не выйти на работу, это уже будет государственная измена. Как дезертирство с поля боя.

— Существует некоторая разница. — Голос отца звучал совсем устало.

Джо вошел в кухню. Обычно на этом кончались такие разговоры, но на сей раз Коннор не унялся, глаза у него беспокойно бегали.

— Их всех надо арестовать. Прямо сейчас. Явиться на ближайшее собрание БК и арестовать.

— И что дальше? Казнить их? — Тут к отцу на секунду вернулась его улыбка, такая редкая в последнее время. Но она получилась слабенькая.

Коннор пожал плечами и налил себе еще виски.

— Мы же расстреливаем дезертиров, — заметил Коннор.

Отец пристально посмотрел на бутылку виски, но не потянулся к ней.

— Я могу не соглашаться с их планами, но их жалобы обоснованны. Они получают недостаточное жалованье…

— Тогда пусть увольняются и ищут себе другую работу.

— …помещения у них, мягко говоря, негигиеничные, к тому же они чудовищно перерабатывают.

— Ты им сочувствуешь.

— Я понимаю их позицию.

— Они не какие-нибудь белошвейки, — произнес Коннор. — Они — служба экстренной помощи.

— Среди них твой брат.

— Он мне больше не брат. Он большевик и предатель.

— Господи боже ты мой, — сказал отец. — Что за ерунду ты городишь.

— Если Дэнни — вожак одной из этих групп и если они действительно забастуют… тогда он заслуживает чего угодно. Сам виноват.

При этих словах он глянул на Джо и набулькал себе еще виски.

— Тебе есть что заявить, крутой парень? — Коннор сделал изрядный глоток.

Джо задумался. Ему хотелось сказать что-нибудь в защиту Дэнни. Что-нибудь красивое. Что-нибудь запоминающееся. Но таких слов он не нашел, поэтому наконец выпалил те, которые отыскались:

— Ты дерьмо собачье.

Все замерли. Они словно уподобились кухонному фарфору.

А потом Коннор бросил рюмку в раковину и кинулся на Джо. Джо вывернулся, упал на пол, и Коннор успел-таки разок пнуть брата, прежде чем его оттолкнул отец.

— Ты слышал, как он меня назвал? — Коннор указал на него пальцем. — Ты, гаденыш! Марш спать!

Джо поднялся с пола. Он понял, что не боится.

— Ты считаешь, Дэнни надо казнить? — спросил он.

— Заткнись, Джо, — сказал отец.

— Ты правда так думаешь, Кон?

— Я сказал — заткнись!

— Послушайся отца, мальчик. — Коннор уже начал улыбаться.

— Иди в жопу! — ответил Джо.

Джо успел увидеть, как округляются глаза Коннора, но он так и не увидел, как отец разворачивается к нему — отец всегда умел двигаться молниеносно, быстрей, чем Дэнни, быстрей, чем Кон, и в тысячу раз быстрей, чем сам Джо. Отцовская рука ухватила его за подбородок, повалила навзничь. Отец навис над ним, сжал руками его плечи. Оторвал от пола и притиснул к стене так, чтобы быть с ним лицом к лицу. Башмаки Джо болтались футах в двух от половиц.

Джо заметил, какие у отца красные выпученные глаза. Отец скрипел зубами, тяжело сопел, пальцы его впились Джо в плечи.

— Ты произнес это слово в моем доме?

Джо знал, что лучше не отвечать.

— Я тебя кормил, я тебя одевал, я отдал тебя в хорошую школу, и теперь ты здесь разговариваешь так, словно вырос на помойке? — Он стукнул его о стену. — Мне надо бы вырезать тебе язык.

— Папа, — проговорил Коннор. — Папа.

— В доме твоей матери?

— Папа, — повторил Коннор.

Отец дернул головой, сверля Джо красными глазами. Он выпустил одно плечо Джо и схватил его за горло.

— Господи, папа.

Отец поднял Джо выше, и тому пришлось смотреть на побагровевшее лицо сверху вниз.

— Ты до конца жизни будешь отмывать рот хозяйственным мылом, — пообещал отец, — но сначала уясни себе одну вещь, Джозеф. Я привел тебя в этот мир, и я, черт побери, могу тебя из него увести. Скажи «да, сэр».

Трудно говорить, когда сжимают рукой горло, но Джо выдавил из себя:

— Да, сэр.

Коннор потянулся к отцовскому плечу, но потом замер, рука его повисла в воздухе. Глядя отцу в глаза, Джо знал: тот ощущает руку за спиной, и Джо взмолился, чтобы Коннор отступил назад. Неизвестно, что учудит отец, когда на его плечо опустится эта рука.

Коннор опустил руку. Не на плечо отца. Он сунул ее в карман и сделал шаг назад.

Отец прищурился, сильно втянул воздух носом.

— А ты, — проговорил отец, оборачиваясь через плечо к Коннору, — избавь меня от своей болтовни об измене, которая якобы таится в моем управлении полиции. Избавь раз и навсегда. Раз и навсегда. Я понятно выражаюсь?

— Да, сэр. — Коннор смотрел на свои ботинки.

— Тоже мне… юрист. — Он снова повернулся к Джо: — Как дыхание, мой мальчик?

Джо почувствовал, как по лицу у него полились слезы, и прохрипел:

— Отлично, сэр.

Наконец отец приопустил его, и они снова оказались лицом к лицу.

— Если ты еще раз употребишь грубое слово в моем доме, тебе это так легко не сойдет с рук. В следующий раз так легко не отделаешься, Джозеф. Ты хорошо меня понял, сынок?

— Да, сэр.

Отец поднял руку, сжал пальцы, и Джо увидел кулак в шести дюймах от лица. Отец дал ему полюбоваться на кольцо, на поблекшие белые шрамы, на изуродованную костяшку. Потом кивнул и позволил ему сползти на пол.

— Меня тошнит от вас обоих, — произнес он.

Взял бутылку и, зажав ее под мышкой, вышел.

Во рту у Джо оставался вкус бурого мыла, а задница еще ныла от хладнокровной порки (которую ему устроил отец, вернувшись из своего кабинета через полчаса), когда он вылез из окна своей спальни с кое-какой одежкой в наволочке и двинулся прочь, в южнобостонскую тьму. Было тепло, и он чувствовал запах океана; фонари светились тускло-желтым светом. Он никогда так поздно не ходил по улице один. Стояла такая тишина, что Джо слышал собственные шаги и представлял себе, что их отголоски — тоже живые существа, которые тоже улизнули из родительского дома.

— Что значит — исчез? — спросил Дэнни. — Сколько его уже нет?

— Со вчерашнего вечера, — сказал отец. — Удрал… Не знаю во сколько.

Когда Дэнни возвращался к себе, отец ждал его на крыльце. Сначала Дэнни заметил, что отец похудел, а потом — что волосы у него седые.