Деннис Лихэйн - Настанет день

— Похоже, что так.

— Так у нас и кончится?

— Видно, да.

— Я… — Он протянул к ней руку.

— Что?

— Я тебя люблю, женщина.

Она кивнула.

— Я сказал — я тебя люблю.

Она снова кивнула:

— Знаю. Но другие вещи ты любишь больше.

Он покачал головой, рука его все висела в воздухе, в ожидании, чтобы она ее взяла в свою.

— Да, да, больше. Ты ребенок, Лютер. И теперь из-за твоих игр случилось кровопролитие, и ты сам виноват. Ты, Лютер. Не Джесси, не Декан. Ты. Все это ты. А ведь у меня внутри твой ребенок.

Он опустил руку. Долго стоял в дверях. Несколько раз открывал рот, но не сказал ни слова.

— Я тебя люблю, — наконец повторил он хриплым голосом.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она, хотя сейчас ничего похожего на любовь у себя в сердце не находила. — Но тебе надо уйти, пока сюда за тобой не пришли.

Он вышел за дверь, так быстро, что она и не увидела, как он двигается. Только что он был здесь — и вот уже его башмаки стучат по доскам крыльца, и заводится мотор, и какое-то время работает на холостом ходу.

Лютер выжал сцепление и переключился на первую передачу, машина загромыхала, и тогда Лайла встала, но не двинулась к двери.

Когда наконец она вышла на крыльцо, он уже уехал. Она посмотрела на дорогу, чтобы увидеть огни машины, но лишь с трудом смогла их разглядеть. Поднимая пыль, шуршали в ночи шины.

Лютер оставил ключи от машины Артура Смолли на переднем крыльце его дома с запиской: «Переулок за „Владыкой“». У другого дома он положил другую записку с теми же словами, чтобы сообщить Ирвинам, где их сундучок с приданым; все остальные отобранные вещи он сам развез их хозяевам. Оказавшись у дома Оуэна Тайса, он поглядел через дверь с сеткой и увидел, что тот сидит за столом мертвый. Ружье стояло у него между ног, и он по-прежнему сжимал его руками.

Лютер поехал назад через сереющую ночь и позволил себе вернуться в дом на Элвуд-авеню. Он стоял в гостиной и смотрел, как жена спит в том кресле, где он ее оставил. Он пошел в спальню, поднял матрас. Засунул под него почти все деньги Оуэна Тайса. Потом вернулся в гостиную. Снова стоял и смотрел на жену. Она тихонько похрапывала, один раз застонала и подтянула колени поближе к животу.

Она все правильно говорила.

Но какая же она при этом была холодная. Она разбила ему сердце — так же, как он разбивал ей сердце все эти месяцы, теперь он это понял. Теперь этот дом, которого он побаивался и на который злился, — этот самый дом ему хотелось обхватить руками, отнести в машину и увезти с собой, куда бы он ни отправился.

— Я так тебя люблю, Лайла Уотерс-Лоуренс, — сказал он, поцеловал кончик своего указательного пальца и дотронулся им до ее лба.

Она не проснулась, и Лютер нагнулся и поцеловал ее в живот, потом вышел из дома, сел в машину Джесси и двинул на север. Над Талсой уже занимался рассвет, и начали просыпаться птицы.

Две недели, если отца не было дома, Тесса приходила к дверям Дэнни. В такие ночи они почти не спали, но Дэнни не решился бы сказать, что они «занимались любовью». Это было бы неточно. Иногда она отдавала распоряжения: медленнее, быстрее, сильнее, сюда, нет, не сюда, перевернись, встань, ляг. Ему все это казалось бессмысленным — то, как они тискали, мяли, валяли друг друга. Но все-таки он не отступал. Порой, патрулируя свою территорию, он вдруг обнаруживал, что ему хочется, чтобы форма была не такая жесткая, не натирала те части тела, которые уже и так стерлись почти до мяса. Спальня его в эти ночи чем-то напоминала звериное логово. Они забирались туда и принимались терзать друг друга. И хотя до них долетали звуки извне: автомобильный гудок, крики детей, гоняющих мяч в переулке, ржание и стук копыт из конюшен позади дома, даже дребезжание пожарной лестницы под ногами жильцов, открывших для себя прелесть крыши, которую они с Тессой покинули, — все это казалось далеким и чуждым.

Несмотря на все свое неистовство и отрешенность в спальне, Тесса сразу приходила в себя, как только это завершалось. Она тут же, не говоря ни слова, ныряла к себе и ни разу не уснула в его постели. Ему было все равно. Собственно, он даже предпочитал, чтобы так и было: жар, смешанный с холодом. Он задавался вопросом, не связано ли его участие в этих выплесках неописуемой ярости с его чувством к Норе, с его желанием наказать ее за то, что она любила его, оставила его и при этом продолжает жить.

Ему не грозило влюбиться в Тессу. Как и ей в него. Во всех их змеиных обвиваниях друг вокруг друга ему мерещилось прежде всего презрение, не столько ее презрение к нему или его к ней, но и их общее презрение к тому, что они так бесстыдно пристрастились к этому занятию. Однажды, когда она была сверху, она стиснула руками его грудь и прошептала: «Такой молодой», словно осуждая его.

Когда Федерико оказывался в городе, он приглашал Дэнни на анисовую, и они сидели вместе, слушая какую-нибудь оперу на «сильвертоне», а Тесса устраивалась на кушетке, занимаясь английским по учебникам для начинающих, которые Федерико привозил из своих поездок. Поначалу Дэнни опасался, что Федерико почувствует близость между своим собутыльником и дочерью, но Тесса сидела на кушетке совсем чужая, натянув юбку на колени и застегнув креповую блузку до самого горла, и, когда ее глаза встречали взгляд Дэнни, они не выражали ничего, кроме лингвистического любопытства.

— Обясни, что такое «користь», — как-то раз попросила она.

В такие вечера Дэнни возвращался в свою комнату, ощущая себя и предателем, и жертвой предательства, и он садился у окна и допоздна читал что-нибудь из тех бесчисленных бумаг, которыми его снабжал Маккенна.

Он сходил еще на одно собрание и потом еще на одно, однако ничто не менялось. Мэр по-прежнему отказывался с ними встречаться, а у Сэмюэла Гомперса и его Американской федерации труда имелись, скорее всего, какие-то свои тайные соображения, и вступить в организацию они пока не позволяли.

В один из таких вечеров он услышал, как Марк Дентон говорит какому-то копу-первогодке:

— Главное, верь. Рим не сразу строился.

— Но его все-таки построили , — заметил тот.

Однажды, вернувшись вечером после двух дней дежурства, он увидел, как миссис ди Масси тащит вниз по лестнице ковер Федерико и Тессы. Он хотел ей помочь, но старушка отогнала его, дернув плечами. Она выволокла ковер в вестибюль, бросила на пол, громко вздохнула, а потом уже посмотрела на него.

— Она уехала, — сообщила миссис ди Масси, и Дэнни понял: она знала о нем с Тессой. — Они уехали, не сказали слова. Должны мне за квартиру. Будете ее искать — не найдете, так я думаю. У женщин из ее деревни черное сердце, это все знают. Некоторые думают, они ведьмы. У Тессы черное сердце. Ребенок умер, и оно стало еще чернее. И вы, — добавила она, протискиваясь мимо него к собственной квартире, — вы его, видно, сделали совсем черным. — Она глянула на него: — Они вас там ждут.