Деннис Лихэйн - Настанет день

— Видно, просто наехал на острый камешек.

— Починить сможете?

— Да починим. Сколько ты на ней катил, после того как она спустила?

— Пару миль, — ответил Лютер. — Но медленно-медленно.

Калли присмотрелся к колесу и кивнул:

— Похоже, обод не повредило. Ты издалека едешь, Джесси?

Все время Лютер твердил себе, что надо состряпать какую-то историю, но как только он пытался это сделать, ему начинали вспоминаться тягостные сцены: Джесси, лежащий на полу в своей крови; Декан, пытающийся дотянуться до его, Лютера, руки; Артур Смолли, зазывающий их к себе в дом; Лайла, которая глядит на него в гостиной, глядит, а сердце ее для него закрыто.

Он ответил:

— Из Колумбуса, который в Огайо, — потому что не мог же он сказать «из Талсы».

— Но ты приехал с запада, — напомнил Калли.

Лютер почувствовал, как холодный ветер покусывает его за краешки ушей, и он сунул руку в машину и взял с переднего сиденья пальто.

— Ездил навестить друга в Вейнсвилл, — сообщил он. — А теперь обратно.

— В такую холодину прокатился от Колумбуса до Вейнсвилла, — сказал Калли, а Бернард с грохотом захлопнул капот.

— Случается, — произнес Бернард, приближаясь к ним. — Недурное у тебя пальтецо.

Пальто тоже принадлежало Джесси, отличная вещь из шевиота, тонкой шерсти, с поднимающимся воротником. Джесси, который вообще любил приодеться, особенно гордился этим своим нарядом.

— Спасибо, — поблагодарил Лютер.

— Может, чересчур просторное, — заметил Бернард.

— Что-что?

— Немного великовато для тебя, только и всего, — объяснил Калли, услужливо улыбаясь и распрямляясь во весь рост. — Что скажешь, Берн? Можем мы залатать ему покрышку?

— Почему же нет?

— В каком состоянии мотор?

— Он заботится о своем авто, — заявил Бернард. — Все, что под капотом, в полном ажуре. Просто класс.

Калли кивнул:

— Тогда, Джесси, мы только рады будем тебе помочь. Оглянуться не успеешь, как все наладим. — Он снова прошелся вокруг машины. — Но в нашем округе потешные законы. В одном сказано, что я не имею права заниматься машиной цветного, пока не сверю номер машины с номером, который стоит у него в правах. У тебя есть права?

И улыбнулся — сама любезность.

— Я их куда-то задевал.

Калли глянул на Бернарда, на пустую дорогу, снова на Лютера:

— Вот незадача.

— У меня просто колесо спустило.

— Конечно, Джесси, я все понимаю. Черт побери, да если бы это зависело от меня, мы бы твою тачку вмиг привели в порядок и ты бы уже давно катил себе по дороге. Конечно, мы бы все сделали. Если бы от меня зависело, то, клянусь тебе, в здешнем округе было бы куда меньше всяких законов. Но у них свои правила, и не мне им указывать. Знаешь что, день сегодня не такой уж горячий, клиентов мало. Может, пускай Бернард займется машиной, а я пока тебя отвезу в наш окружной суд, и ты просто заполнишь заявление, и тогда Этель тебе, глядишь, мигом выпишет новые права?

Бернард провел своей тряпкой по капоту:

— Машина когда-нибудь попадала в аварию?

— Нет, сэр, — ответил Лютер.

— Он в первый раз сказал «сэр», — произнес Бернард. — Ты заметил?

— Не обратил внимания, — отозвался Калли. Развел руками, повернувшись к Лютеру. — Все путем, Джесси. Мы просто привыкли, что наши миссурийские цветные проявляют немного больше уважения к белым. Но для меня опять же никакой разницы. Просто так сложилось.

— Да, сэр.

— Второй раз! — считал Бернард.

— Может, захватишь свои вещи и мы съездим? — предложил Калли.

Лютер стащил чемодан с заднего сиденья, и через минуту они уже сидели в пикапе Калли. Минут десять молчали, а потом Калли сказал:

— Знаешь, я ведь был на войне. А ты?

Лютер покачал головой.

— Вот ведь пакость, Джесси, теперь я и не пойму толком, за что мы воевали. Вроде бы в четырнадцатом один сербский парень пристрелил австрийского парня? И потом вдруг, минуты не прошло, Германия угрожает Бельгии, и Франция говорит: вы не смеете угрожать Бельгии, а потом Россия говорит, что вы, мол, не смеете угрожать Франции, и глядь — все уже палят друг в друга. Ну вот, ты говоришь, что работал на оружейном заводе, и мне вот интересно, они вам объясняли, в чем суть всей заварухи?

Лютер ответил:

— Нет. По-моему, для них главное было — вооружение.

— Черт, — Калли добродушно рассмеялся, — а может, и для всех нас тоже так было. Может, оно и в самом деле так.

Он снова рассмеялся, слегка стукнул Лютера кулаком по ляжке, и Лютер улыбнулся в знак согласия, потому как ежели весь мир вляпался в эту дурость, то что-то в этом, понятное дело, есть.

— Да, сэр, — откликнулся он.

— Я много чего читал, — заявил Калли. — Слышал, в Версале они собирались заставить Германию отдать пятнадцать процентов своего угля и процентов пятьдесят стали. Пятьдесят процентов. И как этой стране вставать теперь на ноги? Ты задумывался об этом, Джесси?

— Сейчас задумался, — откликнулся он, и Калли хихикнул.

— И еще решили, что она должна уступить процентов пятнадцать своей территории. И все это — за то, что помогала другу. Только за это. Но вот в чем штука: кто из нас выбирает себе друзей?

Лютер вспомнил о Джесси, недоумевая, о ком толкует Калли, глядевший в окно взглядом то ли задумчивым, то ли печальным.

— Никто, — ответил Лютер.

— То-то и оно. Их не выбирают. Вы друг друга находите. А всякий мужчина, который не поможет другу, не имеет права зваться мужчиной, так мне кажется. Понятно, тебе придется поплатиться, если ты поддержишь какую-нибудь скверную игру, которую затеял твой друг, но разве ты должен зарывать голову в песок? Вряд ли. Но мир, похоже, считает по-другому.

Он откинулся на сиденье, рука лениво лежала на руле, и Лютер подумал, уж не ждут ли от него каких-то слов в ответ.

— Когда я был на войне, — снова заговорил Калли, — над полем боя как-то раз полетел аэроплан и стал сбрасывать гранаты. Фью! Всё пытаюсь забыть это зрелище. Гранаты попадают в окопы, все выскакивают наружу, а тут немчура принимается палить из своих окопов, и уж это просто ад кромешный, Джесси, вот что я тебе скажу. Что бы ты стал делать?

— Сэр?..

Пальцы Калли лежали на руле, едва его касаясь. Он глянул на Лютера.

— Ты бы остался в окопе, где на тебя сыплются гранаты, или выпрыгнул на поле, где по тебе стреляют?

— Не могу представить, сэр.

— То-то и оно. А уж как парни кричат, когда помирают. Просто жуть. — Калли передернулся и одновременно зевнул. — Иногда жизнь дает тебе выбирать только между трудным и очень трудным. В такие времена нельзя себе позволить терять время на всякие раздумья. Надо действовать, действовать.

Калли снова зевнул, замолчал, и так они катили еще миль десять, а вокруг, под суровым белым небом, расстилались равнины, мерзлые и застывшие, похожие на металл, надраенный железной мочалкой. Седые завитки инея лежали по обочинам, взлетали перед радиатором. Когда они добрались до железнодорожного переезда, Калли остановил пикап между путями, повернулся и глянул на Лютера. От него пахло табаком, хотя курящим Лютер его не видел. В уголках глаз розовели лопнувшие сосудики.