Деннис Лихэйн - Настанет день

— Фон Клаузевиц говаривал, что война — это продолжение политики другими средствами. — Томас улыбнулся и поднял бокал. — Мне всегда казалось, что на самом деле все наоборот.

Коннор вернулся с работы меньше часа назад. Ему поручили дело о поджоге, и от него до сих пор пахло сажей и дымом. Пожар четвертой степени, сообщил он, передавая Джо картошку, двое погибших. И видимо, все ради страховки, нескольких жалких добавочных сотен к тем, которые владельцы могли бы выручить при законной продаже своей недвижимости. Поляки, пояснил он, закатывая глаза.

— Тебе следует быть осторожнее, — заметила мать. — Ведь теперь ты живешь не только для себя.

Дэнни увидел, как при этих словах Нора покраснела, а Коннор улыбнулся и подмигнул ей.

— Я знаю, мам. Знаю. Буду. Обещаю.

Дэнни посмотрел на отца, сидевшего справа от него, во главе стола. Глаза Коглина-старшего ничего не выражали.

— Я пропустил официальное оповещение? — спросил Дэнни.

Коннор покосился на мать, поглядел на Нору, потом на Дэнни:

— Она согласилась, Дэн. Нора. Она мне сказала «да».

Нора подняла голову и встретилась взглядом с Дэнни. Глаза у нее так и светились гордостью и тщеславием, которые показались ему отвратительными.

А вот улыбка у нее вышла слабенькая.

Дэнни глотнул из рюмки, отрезал кусок ветчины. Он чувствовал на себе взгляды всех, кто сидел за столом. От него ждали каких-то слов. Коннор смотрел на него с полуоткрытым ртом. Мать взирала на него озадаченно. Вилка Джо замерла на тарелке.

Дэнни растянул губы в улыбке, и она, судя по всему, получилась широкой и сияющей. Улыбка до ушей, черт побери. Он увидел, как Джо расслабился, как во взгляде матери погасло смущение. Он загнал улыбку и в глаза, ощутив, как они расширяются в глазницах. Теперь подними рюмку.

— Это же прекрасно! — Подними повыше. — Поздравляю вас обоих. Я так за вас рад.

Коннор засмеялся и вскинул вверх собственную рюмку.

— За Коннора и Нору! — загрохотал Дэнни.

— За Коннора и Нору! — Все подняли рюмки и, потянувшись друг к другу, чокнулись над центром стола.

Нора встретила его, когда он выходил из отцовского кабинета, налив себе очередную порцию скотча.

— Я пыталась тебе сказать, — произнесла она. — Вчера три раза звонила тебе.

— Меня не было до шести.

— А-а.

Он хлопнул ее по плечу:

— Да нет, все отлично. Потрясающе. Уж как мне приятно.

Она потерла плечо:

— Я рада.

— Когда церемония?

— Мы думаем, семнадцатого марта.

— День святого Патрика. Елки-палки, да у тебя к следующему Рождеству уже может поспеть ребенок!

— Может.

— Да что там — близнецы! — продолжал он. — Вот будет здорово, а?

Он осушил рюмку. Она смотрела ему в лицо, словно что-то пытаясь в нем отыскать. Он понятия не имел, что именно. Что там теперь искать? Все решения явно уже приняты.

— А ты… — начала она.

— Что?

— Ты не хочешь… не знаю, как сказать…

— Тогда не говори.

— Не хочешь что-нибудь спросить?

— Не хочу, — ответил он. — Пойду еще налью. А тебе?

Он прошел в кабинет, разыскал графин, отметил, как в нем мало осталось с тех пор, как он прибыл сюда днем.

— Дэнни.

— Не надо. — Он с улыбкой повернулся к ней.

— Что не надо?

— Произносить мое имя.

— Почему я не могу?..

— Так, словно оно что-то значит, — уточнил он. — Смени тон. Ладно? Больше ничего. Произноси его другим тоном.

Она обхватила рукой запястье, крутанула, потом уронила руки.

— Я…

— Что? — Он приложился к рюмке.

— Я не выношу людей, которые сами себя жалеют.

Он пожал плечами:

— Господи помилуй. Как это по-ирландски.

— Ты пьян.

— Я только начал.

— Мне жаль.

Он рассмеялся.

— Правда жаль.

— Можно у тебя спросить… Ты знаешь, что старик принюхивается к твоей давней истории, еще той, заокеанской. Я тебе говорил.

Она кивнула, не сводя глаз с ковра.

— Поэтому ты торопишься со свадьбой?

Она подняла голову, поймала его взгляд, но ничего не ответила.

— Ты в самом деле думаешь, что, если семья узнает о твоем ирландском замужестве после свадьбы, это уже не страшно?

— Я думаю… — Она говорила так тихо, что он с трудом разбирал слова. — Я думаю, что, если я выйду за Коннора, твой отец от меня не отречется. Он сделает все, что в его силах, все, что необходимо.

— А ты так боишься, что от тебя отрекутся?

— Я боюсь, что останусь одна, — произнесла она. — Что опять буду голодать. Что буду… — Она покачала головой.

— Что?

Она снова опустила взгляд на ковер:

— Беспомощной.

— Господи, Нора, ты так здорово умеешь приспосабливаться, — он фыркнул, — что от тебя аж блевать охота.

— От меня… что? — переспросила она.

— Хочется заблевать весь ковер.

Она рванулась к графинам, так что юбка со свистом взметнулась, и налила себе ирландского виски. Проглотила половину рюмки и повернулась к нему:

— Мальчик, кто же ты на хрен после этого?

— Вот это ротик, — восхитился он. — Очаровательно.

— Тебя от меня тошнит, Дэнни?

— Сейчас — да.

— И почему же?

Он подошел к ней. Ему хотелось схватить ее за эту гладкую белую шею. Хотелось выесть ей сердце, чтобы оно больше никогда не выглядывало из ее глаз.

— Ты его не любишь, — произнес он.

— Люблю.

— Не так, как ты любила меня.

— Кто сказал, что любила?

— Ты сама.

— Это ты говоришь.

— Нет, ты . — Он сжал руками ее плечи.

— Отпусти сейчас же.

— Ты говоришь.

— Отпусти. Убери руки.

Он прижался лбом к ямочке между ее ключицами. Он чувствовал себя более одиноким, чем когда взрывом пробило пол участка на Салютейшн-стрит:

— Я тебя люблю.

Она оттолкнула его:

— Ты любишь себя, мальчик. Ты…

— Нет…

Она схватила его за уши и посмотрела на него в упор:

— Да. Ты любишь себя. Всю эту бравурную музыку. А у меня нет слуха, Дэнни. Я не могу с тобой это разделить.

Он выпрямился, с силой втянул воздух сквозь ноздри:

— Так его ты любишь? Любишь?

— Я научусь, — ответила она и допила свою рюмку.

— Со мной тебе учиться не приходилось.

— И ты сам видишь, куда это нас завело. — С этими словами она вышла.

Они только-только уселись за десерт, как в дверь позвонили.

Дэнни чувствовал, как выпитое чернит ему кровь, обездвиживает конечности, мстительно и злобно громоздится в мозгу.

Открывать отправился Джо. Прошло некоторое время; холодный ночной воздух начал проникать из прихожей в столовую, и Томас крикнул:

— Джо, кто это? Закрой дверь.

Дверь захлопнулась, и они услышали приглушенный разговор. Голос Джо и еще чей-то: негромкий и басовитый, слов разобрать не удавалось.

— Пап?.. — В дверях столовой показался Джо.

За ним вошел мужчина. Высокий, сутулый, с длинным голодным лицом, заросшим черной свалявшейся бородой с седыми клочками на подбородке. Глаза темные и маленькие, навыкате. Волосы на темени выбриты до белой щетины. Одежда дешевая и изодранная; Дэнни даже с другого конца комнаты почувствовал вонь этих лохмотьев.