Лоуренс Норфолк - Пир Джона Сатурналла

Они взяли свои скребки.

— И пошевеливайтесь! — гаркнул один из судомоев. — Иначе будем запаздывать!

Подавальщики Квиллера входили один за другим — у каждого в руках поднос, на каждом подносе по три высоченных стопки мисок, каждая миска измазана подсохшей овсянкой. Мужчины составляли грязную посуду на длинный стол, где Филип и Джон набрасывались на нее со своими деревянными лопаточками и отскребали, отскабливали клейкие ошметки от оловянных плошек, которые потом толчком переправляли по столу к работникам, стоящим у первой лохани. Альф, кряхтя от натуги, таскал в судомойню чаны с горячей водой, но после первого обмена приветствиями у Филипа и Джона не хватало ни времени, чтобы к нему повернуться, ни дыхания, чтобы произнести хоть одно слово сверх невнятного хмыканья. Судомои опускали руки по локоть в лохани и терли, мыли, полоскали, прерываясь для того лишь, чтобы выкрикнуть: «Слить помои!» — и выдернуть затычки. Тогда мутная вода, загустевшая от жира и золы, потоками разливалась по полу и поднималась мальчикам по щиколотку, прежде чем стекала, закручиваясь воронкой, в сливное отверстие в углу помещения. Потом один конец подвесной деревянной трубы опять опускался, и лохани наполнялись чистой водой. Филип и Джон трясли ногами, стряхивая с башмаков вонючую серую жижу, и вновь набрасывались со своими скребками на стопки грязной посуды, изничтожая одну за другой, проворно пересылая миски к лоханям.

Но чем быстрее мальчики работали, тем быстрее прибывали измазанные скользкой овсянкой плошки. Как ни старались они, как ни пыхтели, как ни потели, гора посуды становилась все выше и выше. Скоро она уже нависала над ними и, невзирая на все их усилия, продолжала неумолимо разрастаться вверх и в стороны. В конце концов на столе осталась лишь узкая полоска свободного места, где мальчики торопливо хватали, скребли и скидывали миски в серую воду, покрытую хлопьями пены. Неустойчивая груда грязной посуды грозила в любой момент обрушиться на них. Если трудиться не покладая рук, повторял себе Джон, мы одолеем это дело… Но вскоре в судомойню притащили первые котлы.

Они сдались, впоследствии признал Джон. Они с Филипом продолжали скрести и скоблить, но битва была проиграна: котлы их доконали. Затем в сражение вступил мистер Стоун.

— Не поспеваете, — неодобрительно буркнул он, забирая у Джона скребок. — А ну поправь вон ту стопку, иначе рухнет сейчас.

Старший судомой взялся за работу. Его крупное, неестественно прямое тело ритмично поворачивалось от стола к лоханям и обратно. Он очищал и отталкивал в сторону миски мерными, выверенными движениями. Мужчина словно и не торопился вовсе, однако гора грязной посуды уменьшалась на глазах. Наконец, когда на столе осталась лишь символическая стопка тарелок да десятигалонный соусный котел с бледным ободком жира на стенках, мистер Стоун отступил назад. Филип с Джоном завершили работу и, шатаясь от усталости, вышли в подсобную кухню, чтобы съесть свой завтрак.

— Нужно выбираться из судомойни, — промычал Филип, запихивая в рот ложку холодной овсянки.

— Дальше будет лучше, — сказал Джон.

Но дальше стало хуже.

Ужин обернулся хаотическим кошмаром, в котором плавали клубы душного пара и горы блюд, тарелок, плошек на столе громоздились еще выше. На сей раз мистер Стоун в дело не вмешался. Остальные судомои работали в мрачном молчании, не говоря мальчикам ни слова.

— Просто они знают, что мы здесь долго не задержимся, — с надеждой предположил Филип, когда поздно вечером они брели обратно в кухню.

— Правда твоя. Ты отправишься в Каррборовский работный дом.

Перед ними стоял Коук, в обществе Барлоу и Стаббса. Он глумливо оскалился, когда Джон с Филипом проплелись мимо них, слишком усталые, чтобы отвечать. Мальчики вытащили из-под стола свой тюфяк, но, казалось, они едва успели опустить головы на грубую мешковину и закрыть глаза, как поварешка Сковелла уже заколотила по громадному котлу.

Дни проходили, похожие один на другой: стук посуды, плеск воды, лихорадочное скобление мисок, тарелок и горшков. Филип внес изменения в порядок работы:

— Мы половину времени проводим, бегая друг вокруг друга. Ты стой тут, а я передвину эти тарелки вот сюда…

К удивлению Джона, после этого дело пошло бойчее. Они по-прежнему наспех проглатывали свою пищу в подсобной кухне, а потом падали как подкошенные на пол в судомойне, но теперь ожидали следующего наплыва грязной посуды просто в изнеможении, а не в ужасе, как раньше. В судомойне не происходило ничего, только плескала мутная вода да сновали руки. За работой никто не произносил ни слова — лишь каждые несколько минут раздавалась команда «Слить помои!», да изредка, когда из трубы переставала течь вода, мистер Стоун испускал яростный вопль: «Мотт!» Повернувшись спиной к лоханям, заваленным мисками и котелками, старший судомой решительно отправлялся на поиски садовника. Филип и Джон видели за окошками его башмаки, тяжело топающие по гравию и траве Розового сада. После короткой перебранки с садовником ток воды возобновлялся.

Звон церковного колокола в полдень звал мальчиков к обеду, а вечером возвещал о начале ужина. Джон пил нацеженное из бочки слабое пиво, жадно глотая водянистый горький напиток. Рвал хлеб на куски и запихивал в рот, торопливо жуя и давясь. В один из первых дней он заметил, что другие мальчики удивленно посматривают на него.

— А чего ты так ешь-то? — позже спросил Филип.

— Как?

— Как голодный волк.

Он стал жевать медленнее. Работать легче не становилось, но, когда Филип жаловался на помойную воду, хлюпающую в башмаках, или на горы плошек и тарелок, грозящие погрести их под собой, Джон всякий раз вспоминал, как в лесу Баклы ледяные пальцы холода сдавливали его кости, как мучительно крутило пустой желудок, как в волосах кишели вши. И как матушкин голос летел за ним между темными деревьями.

Мы сохраним Пир. Сохраним для всех них …

Днем ее слова тонули в грохоте посуды, но каждую ночь, улегшись с Филипом на тюфяк, Джон возвращался в безмолвный лес. Там его ждала матушка.

Она отослала меня в усадьбу, думал мальчик. Зачем же она по ночам увлекает меня обратно в лес Баклы? В ушах у него по-прежнему звучал призывный голос матери. Что еще хотела она рассказать ему той ночью? Вопрос не давал покоя и в часы бодрствования, обращая мысли Джона к Сковеллу. Вспомнить только, как взгляд мужчины внезапно затуманился и скользнул в сторону, когда он сказал о смерти матери.

Сковелл — вот еще одна загадка. С первого дня работы Джона в кухне он не обратился к нему ни с единым словом. В иные разы главный повар, казалось, заполнял своим присутствием все помещение. А подчас проплывал через него, подобно бесплотному призраку. Сковелл занимает целый подвал под домом, шептались мальчики. И там стряпает странно пахнущие блюда. Он говорит на языках, которые никто не понимает.