Гэри Дженнингс - Ацтек

Питаайа является любимым лакомством жителей пустыни, столь любимым, что они едят его дважды !

Все чичимеки жадно поглощают красноватые шары целиком, с мякотью, соком и черными семенами, а потом ждут того, что эти люди называют йникоме пицкуитлть, или «второй урожай». Попросту говоря, желудки едоков переваривают фрукты, но семена не перевариваются и выходят с испражнениями. Облегчившись, человек пальцами прощупывает собственный кал, извлекает оттуда похожие на орехи семена и поедает их снова, но теперь уже не глотая целиком, а жуя и смакуя. Более того, если чичимеки в этот сезон находят где-нибудь в пустыне кучку экскрементов, оставленных другим человеком, животным или, скажем, стервятником, то и она также внимательно просматривается в поисках вожделенных семян.

У этих людей есть, на мой взгляд, еще более отвратительный обычай, но для того, чтобы его описать, сперва необходимо кое-что разъяснить. К тому времени, когда мои скитания по пустыне продолжались уже почти год и наступила весна (в ту пору меня привечало племя иритила), выяснилось, что Тлалок все-таки не забывает своими милостями и пустыню. Он одаряет ее дождем, который идет дней двадцать подряд, причем порой бывает так силен, что давно пересохшие овраги пустыни превращаются в бушующие пенистые потоки. Но ниспосланная милость Тлалока непродолжительна, и по завершении месяца дождей вода быстро всасывается в пески. Лишь на эти примерно двадцать недолгих дней пустыня расцветает, на кактусах и обычно сухих, пожухлых кустах распускаются яркие цветы. Кроме того, только в это время в тех местах, где почва остается насквозь влажной, на поверхности появляется растение, какого я больше нигде не видел. Гриб под названием чичиманакатль, имеющий тонкую ножку и кроваво-красную, испещренную белыми бородавками шляпку.

Женщины иритила живо собирали эти грибы, но, что показалось мне странным, я ни разу не видел, чтобы их ели или добавляли к другой пище. Другая странность заключалась в том, что в эту весеннюю пору вождь племени переставал мочиться, как все мужчины, на землю: все это время одна из его жен ходила за мужем с особой глиняной плошкой, подставляя ее каждый раз, когда вождь выражал желание облегчиться. И наконец, меня удивило еще вот что: весь влажный сезон то одни, то другие мужчины иритила оказывались настолько пьяны, что не могли ни охотиться, ни собирать плоды. При этом мне трудно было понять, где они могут раздобыть или из чего изготовить хмельной напиток. Прошло некоторое время, прежде чем я установил связь между этими тремя загадочными обстоятельствами.

На самом деле никакой особой тайны здесь не было. Привилегия есть грибы, которые вызывали своего рода опьянение, очень похожее на действие кактуса пейотль и сопровождавшееся восхитительными видениями, принадлежала вождю племени. Однако поедание и даже переваривание чичиманакатля лишь слегка ослабляло его опьяняющую силу, ибо магическое вещество, в котором эта сила и заключалась, не задерживалось в человеческом теле и покидало его вместе с мочой. Находясь в состоянии счастливой отрешенности, вождь часто мочился в свою плошку, а его моча являлась почти столь же сильным дурманом, как и грибы.

Первая полная плошка пускалась по кругу среди мудрецов и колдунов: каждый из них жадно прикладывался к «напитку» и уже очень скоро валялся на земле, блаженно пуская слюни. Вторая порция предназначалась самым близким друзьям вождя, следующая — лучшим воинам и так далее. По прошествии нескольких дней очередь доходила до людей ничем не примечательных, а потом до стариков и, наконец, даже до женщин. В конечном счете всем иритила выпадало счастье ненадолго забыть о своем трудном, безрадостном существовании. Отхлебнуть из плошки они радушно предлагали даже мне, чужаку, но когда я почтительно отказался от этого угощения, никто, похоже, не оскорбился и не огорчился.

Несмотря на все вышеизложенное, справедливости ради хочу сказать, что чичимеков нельзя назвать вконец опустившимся народом. Например, со временем мне удалось понять, что если они грязны, покрыты коростой и кишат паразитами, то вовсе не потому, что им это нравится. Семнадцать месяцев в году каждую добытую каплю воды, которая не уходит на немедленное утоление жажды, они берегут — вдруг завтра в пределах досягаемости не окажется даже захудалого кактуса, а такое случается сплошь и рядом. Целых семнадцать месяцев вся влага потребляется лишь внутрь, и использовать ее для омовений было бы безумным, преступным расточительством. Ранняя весна с ее быстро проходящими дождями — это единственное время, когда житель пустыни может позволить себе роскошь купания. Когда такая возможность появилась, все иритила, точно так же как и я, использовали ее, чтобы отмыться дочиста. А отмывшись от грязи, чичимеки выглядели ничуть не хуже представителей цивилизованных народов.

В связи с этим мне припоминается одно приятное зрелище. Как-то поздним вечером, прогуливаясь от нечего делать неподалеку от становища, я наткнулся на молодую девушку, которая принимала, по всей видимости, свою первую ванну в этом году. Она стояла в середине небольшого мелкого бассейна, образованного заполнившей выемку в камне дождевой водой. Девушка, похоже, случайно его обнаружила и решила воспользоваться этим преимуществом — отмыться как следует в одиночестве, прежде чем сюда нагрянет орава соплеменников. Не давая знать о своем присутствии, я с помощью кристалла любовался тем, как девушка намыливалась моющим корнем растения амоли, а потом долго плескалась в воде — медленно, не торопясь, растягивая столь редкое удовольствие.

Позади нее на востоке Тлалок готовил бурю, воздвигая темную, словно из сланца, стену туч. Поначалу девушка была настолько грязная, что на этом фоне оставалась почти неразличимой, но по мере того как намыливалась и смывала, слой за слоем, застарелую грязь, все отчетливее проступал первоначальный цвет ее кожи, которую вдобавок золотили лучи готовившегося на западе ко сну солнца. На всей огромной, пустой и плоской равнине, заканчивавшейся темной стеной туч, эта девушка представляла собой единственное яркое пятно. Изгибы ее обнаженного тела очерчивала поблескивавшая влага; вода, которой она брызгала на себя, рассыпалась каплями, сверкавшими, словно крохотные драгоценные камешки. На фоне грозно темневшего позади штормового неба она сияла в последних лучах заходящего солнца подобно маленькому кусочку светящегося янтаря, положенному на большую тусклую плиту из сланца.

Много времени прошло с тех пор, как я последний раз возлежал с женщиной, и эта чистая красивая девушка стала для меня искушением. Но я тут же вспомнил другую женщину — насаженную на кол — и не приближался к пруду, пока красавица наконец неохотно его не покинула.