Гэри Дженнингс - Ацтек

Судьи подались вперед. — Какой-то мужчина из дворца? Кто же это был? — Я, мои господа, — ответил Коцатль. Судьи отшатнулись. — Ты? — сказал Крепкая Кость. — Сколько же тебе лет, раб? — Мне только что исполнилось одиннадцать, мой господин. — Говори погромче, мальчик. Ты хочешь сказать нам, что обслужил обвиняемую в прелюбодействе супругу правителя, как подобает мужчине? Ты совокуплялся с ней? Неужели твой тепули способен?..

— Мой тепули? — пропищал Коцатль, поразив всех тем, что так дерзко прервал судью. — При чем тут тепули, он годен лишь на то, чтобы мочиться! Я обслужил мою госпожу так, как она мне велела, — при помощи рта. Уж я-то никогда бы не позволил себе коснуться знатной женщины чем-то таким гадким, как тепули…

Если мальчик и сказал что-то еще, это потонуло в хохоте присутствующих. Даже обоим судьям пришлось приложить усилия, чтобы сохранить бесстрастные лица. Впрочем, то был единственный веселый момент за весь тот мрачный день.

Тлатли вызвали одним из последних. Я забыл упомянуть, что в ту ночь, когда стража Несауальпилли нагрянула в мастерскую с обыском, Чимальи отсутствовал в связи с каким-то поручением. Чтимый Глашатай и его люди, похоже, не знали про второго мастера, а никто из обвиняемых про Чимальи не упомянул, так что Тлатли сумел представить дело таким образом, будто он работал без напарника.

— Чикуаке-Кали Икстак-Тлатли, — спросил господин Крепкая Кость, — ты признаешь, что некоторые из статуй, представленных здесь как свидетельства преступления, были изготовлены тобой?

— Да, мои господа, — твердо ответил обвиняемый. — Отрицать бесполезно. Вы видите на них мое личное клеймо: выгравированный знак головы сокола, а под ним — отпечаток окровавленной ладони.

Тлатли встретился со мной взглядом, и глаза его молили не упоминать о Чимальи. Я промолчал.

В конце концов судьи удалились в особую комнату, чтобы посовещаться, а зрители с радостью покинули хоть и просторный, но душный зал, чтобы глотнуть свежего воздуха или покурить в саду покуитль. Мы, обвиняемые, остались в зале под стражей, и все это время старались не смотреть друг на друга.

Закончив совещаться, судьи вернулись в зал, и, когда он снова наполнился людьми, господин Крепкая Кость выступил с традиционным заявлением:

— Мы, вопрошавшие злоумышленников, держали совет друг с другом, основываясь исключительно на представленных здесь уликах и прозвучавших показаниях, и пришли к общему решению по доброй воле и свободному убеждению, не действуя предвзято или по чьему-либо усмотрению, не питая к кому-либо из подсудимых ни добрых, ни дурных чувств личного характера и прибегая к помощи одной лишь Тонантцин, благородной богини закона, милосердия и правосудия. — Он извлек лист тончайшей бумаги и, сверяясь с ним, провозгласил: — Мы считаем, что обвиняемый писец Чикоме-Ксочитль Тлилектик-Микстли должен быть освобожден в силу того, что его действия, хотя и заслуживающие порицания, не являлись злонамеренными; кроме того, он частично искупил их, призвав к ответу преступников. Однако… — Крепкая Кость бросил взгляд на Чтимого Глашатая, потом весьма сердито взглянул на меня. — Мы рекомендуем изгнать освобожденного из-под стражи писца за пределы нашей страны как чужака, нарушившего законы гостеприимства.

Что ж, не скажу, что меня такой приговор обрадовал; с другой стороны, я понимал, что еще дешево отделался. Змей-Женщина между тем вновь сверился со своей бумагой и продолжил:

— Перечисленных ниже людей мы считаем виновными во всех вменяемых им гнусных, вероломных и богопротивных злодеяниях…

Далее были оглашены имена Жадеитовой Куколки, господина Весельчака, скульпторов Пицкуитля и Тлатли, моего раба Коцатля, стражников, дежуривших по очереди у восточных ворот дворца, служанки Питцы, многочисленных челядинцев юной госпожи, а также всех работников ее кухни.

Завершив монотонное перечисление имен, судья заключил: — Признавая этих людей виновными, мы оставляем вынесение приговора и установление каждому из них меры наказания на волю Чтимого Глашатая.

Несауальпилли медленно встал, помолчал, напряженно раздумывая, а потом сказал:

— Как рекомендуют почтенные судьи, писец Темная Туча будет изгнан из Тескоко с запретом впредь появляться где-либо в землях аколхуа. Осужденного раба Коцатля я милую, принимая во внимание его младые лета, но он точно так же будет выслан из наших владений. Знатные особы, Пактцин и Чалчиуненетцин будут казнены отдельно. Остальные подлежат умерщвлению с помощью икпакксочитль без права предварительного обращения к Тласольтеотль. Их трупы будут преданы огню на общем погребальном костре, вместе с останками их жертв.

Я очень порадовался тому, что пощадили маленького Коцатля, хотя остальных рабов и простолюдинов мне тоже было жалко. Икпакксо-читль представлял собой обвитую цветочной гирляндой веревку, которой их должны были удушить. Но хуже всего, что Несауальпилли не разрешил им обратиться к Пожирательнице Скверны, а это значило, что все их грехи пребудут с ними и в том загробном мире, куда они попадут. Более того, их сожгут вместе с их жертвами, чем обрекут на вечные, неизбывные муки.

Нас с Коцатлем отправили под стражей в мои покои, и возле самой двери один из охранников проворчал:

— Это еще что такое? Возле притолоки, на уровне моих глаз, красовался кровавый отпечаток ладони — молчаливое напоминание о том, что я не единственный из участников этой истории, кто остался в живых, и одновременно предупреждение: наверняка Чимальи собирается мне отомстить.

— Чья-то дурацкая выходка, — сказал я, пожав плечами. — Я велю моему рабу смыть это.

Коцатль вынес в коридор губку и кувшин с водой и принялся за дело, тогда как я, притаившись за дверью, ждал. И вскоре услышал, как Жадеитовую Куколку тоже ведут в заточение. Конечно, я не мог расслышать ее легкую поступь, заглушаемую тяжелыми шагами стражников, но когда мальчик вернулся с кувшином покрасневшей воды, он сказал:

— Госпожа вернулась вся в слезах. А вместе с ее стражниками пришел и жрец богини Тласольтеотль.

— Если госпожа уже кается в своих грехах, значит, времени у нее осталось очень мало, — заметил я. На самом деле времени у нее совсем не осталось. Вскоре я услышал, как соседняя дверь открылась снова: Жадеитовую Куколку повели на последнюю встречу в ее недолгой жизни.

— Хозяин, — смущенно промолвил Коцатль, — выходит, мы с тобой теперь изгнанники? Оба?

— Да, — вздохнул я. — Когда нас прогонят… — Он заломил огрубевшие от работы маленькие руки. — Ты возьмешь меня с собой? Как своего раба и слугу?

— Да, — сказал я, поразмыслив. — Ты служил мне верно, и я тебя не брошу. Но, по правде говоря, Коцатль, у меня нет ни малейшего представления о том, куда мы направимся.