Майкл Лукас - Стамбульский оракул

Когда они вышли на улицу, дождь шел еще довольно сильно, небо было затянуто тучами, а дорога утопала в грязи, доходившей до щиколотки. Но Руксандре было не до дождя. Она неслась вперед с высоко поднятой головой и прижатыми к груди покупками. Такие мелочи, как лужи и Элеонора, ее совсем не занимали. За всю дорогу домой Руксандра не проронила ни слова и ни разу не обернулась.

— Вот именно, — проговорила она, хлопнув дверью так, что китайские коты закачались на своих подставках. — Вот именно так и должно было случиться. Вот именно поэтому я хотела пресечь твои занятия в корне. Теперь весь город будет о нас судачить. А это последнее, что нам нужно, — привлекать к себе лишнее внимание. Вдовец и бездетная свояченица, евреи, которые ведут дела с турками. А теперь еще и девчонка, которая считает в уме и поправляет продавцов.

— Но, тетя Руксандра, я подумала, что деньги…

— Деньги! — сказала Руксандра, всхрапнув, как норовистая лошадь. — Вам с отцом все бы деньги считать. Вот что я скажу вам, молодая госпожа Коэн. Вашим урокам пришел конец. Вы нарушили правило, единственное правило — и тут не удержались.

— Но, — голос Элеоноры зазвенел от обиды, — я не нарушала правила. Я ничего не сказала о занятиях.

— Ты нарушила и букву, и дух правила. Иди к себе в комнату и не выходи, пока я не разрешу.

Элеонора не знала, сколько часов проспала. Когда она проснулась, лежала она почему-то на одеяле. Голова была засунута под подушку, а большой палец оказался во рту. Было холодно, небо за окном отливало темной синевой. Она чувствовала себя так, словно проснулась в другом мире, ну или, по крайней мере, другим человеком. Элеонора выпростала голову из-под подушки и вытащила замусоленный палец изо рта. Из гостиной пахло жареной картошкой и фруктовым пирогом. Руксандра засмеялась, кто-то двигал стулья. В комнате разговаривали, но до Элеоноры долетали только отдельные слова. Чтобы получше расслышать, она выскользнула из кровати и приложила ухо к двери.

— Более того, это для ее же собственного блага, — говорила Руксандра. — Помните историю моей двоюродной бабушки Шейделе? Ее было за уши от книг не оттащить, она все время проводила в библиотеке, а когда пришло время искать ей мужа, никто не захотел брать ее в жены. Сваха говорила о ней как о калеке. Вы этого добиваетесь для девочки? Для вашей дочери?

Последовала короткая пауза, только нож стучал по тарелке.

— Все, чего я хочу, — чтобы Элли была счастлива.

— Мы все этого хотим. Но дело в том, что она нарушила правило.

— Хорошо, — сказал отец, пережевывая кусок мяса. — Мы будем заниматься через день или раз в неделю.

— Она нарушила правило. У нас было только одно правило, и она его нарушила.

Отец не отвечал.

— Что-то с ней не так, вы же сами мне говорили. А теперь все об этом знают, все видели.

В комнате повисла тишина, потом до Элеоноры донесся скрип отодвигаемого стула. Отец прочистил горло и сказал:

— Я буду в гостиной.

Элеонора стояла, прижавшись ухом к замочной скважине. Она чувствовала запах отцовской трубки, который смешивался со стуком посуды, — Руксандра убирала со стола. Через пару минут она совсем успокоилась, взобралась на кровать, улеглась на бок, свернулась калачиком и осмотрелась по сторонам. Ее взгляд перебегал с хромого трехногого умывальника на царапину на оконном стекле, со стекла — на комод под окном. Она вовсе не хотела нарушать правило, не хотела расстраивать Руксандру. Все, что она сделала, — поступила так, как нужно. Элеонора перекатилась на спину и уставилась в потолок, по которому пробегали быстрые тени. Может, она на самом деле какая-то не такая? Но она чувствовала себя такой же, как все, по крайней мере, ей так казалось. Закрывая глаза, она слышала чуть различимое воркование удодов, и ее мысли унеслись к Робинзону Крузо, который оказался совсем один на необитаемом острове, без всякой надежды. Если ей не позволят больше учиться, не дадут дочитать книгу, он никогда не выберется к людям.

Судьба Элеонориных занятий была решена. Она нарушила правило, единственное правило, и никакие доводы или уговоры не заставили бы тетю смягчиться. Через несколько месяцев после происшествия в лавке хорошее поведение и прилежание в работе по дому было вознаграждено. Элеоноре разрешили читать ради развлечения, но не более одной книги в месяц. Это уже не в радость, если читаешь быстрее, объяснила тетя. Хотя с этим утверждением тети она готова была бы поспорить, делать было нечего — Элеонора молча согласилась. Она решила, что попытается растянуть удовольствие, проглатывая не более определенного количества страниц за вечер. Ближе к концу месяца Элеонора приступала к выбору следующей книги со всей возможной ответственностью и тщанием. Целыми вечерами она размышляла о том, чем будет занят новый месяц, а два китайских кота следили за ней пустыми глазами. Элеонора внимательно рассматривала книги, как будто цвет и качество переплета, текстура бумаги и форма букв, которыми было написано название на корешке, могли раскрыть тайну истории под обложкой.

Хмурым сентябрьским утром, примерно месяц спустя после своего восьмого дня рождения, Элеонора, как обычно, стояла перед книжным шкафом, дожидаясь, когда можно будет начать гладить белье. Она перебирала книги на нижней полке одну за другой, время от времени проверяя, не нагрелся ли стоявший на углях утюг. Чем старше она становилась, тем больше разнообразной работы по дому ей доверяли. Ей уже позволяли резать овощи и вязать. Не так давно Элеоноре разрешили гладить, и вскоре она от души полюбила это занятие. Ей нравился маслянистый запах угля, гладкость деревянной рукоятки, острота складки, которую она закладывала на отцовских брюках. Работа была ответственная, но она хорошо с ней справлялась. Она всегда внимательно следила за утюгом, поэтому ни один, даже самый маленький уголек ни разу не прожег одежду Якоба и не попал на ковер. Но самое главное, гладильная доска стояла так, что от нее был прекрасно виден книжный шкаф.

Когда утюг накалился, Элеонора вынула пару брюк из сложенной по другую сторону доски стопки белья и тщательно расправила их. Она побрызгала водой на левую брючину, дотронулась мокрым пальцем до утюга, посмотрела, как испаряется вода с раскаленной поверхности, и принялась за работу. Закончив с левой штаниной, она поставила утюг на угли греться и опять погрузилась в созерцание шкафа. Август прошел в компании Джейн Эйр, большая часть сентября — вместе с Дэвидом Копперфильдом, на октябрь у нее были особые планы. Скользя взглядом по корешкам на верхней полке, она прикидывала, что бы выбрать. «Швейцарскую семью Робинзонов» она прочла в апреле. Повести Гоголя выглядели заманчиво, но слишком уж тонкой казалась книжка, на месяц не хватит. «Тристрам Шенди». Она сняла утюг с углей, в лоб ей ударила свистящая струя пара. Утюг просто раскалился. Она брызнула водой на правую штанину и начала гладить, поглядывая на полку. «Тристрам Шенди». Любопытное название и книжка толстая, хватит на месяц.