К. У. Гортнер - Клятва королевы

— Только дотроньтесь до нее, — холодно проговорила Беатрис, — и я позабочусь, чтобы король Альфонсо доставил вас в Португалию в оковах.

Жуана тяжело дышала; я видела ее оскаленные зубы, стоя позади Беатрис рядом с опрокинутым табуретом.

— Ваша светлость, — поспешно сказала Менсия, — у нас нет времени. Нужно уходить. Кто знает, что с нами случится, когда явятся мятежники?

Жуана уставилась на меня, вырвала руку из пальцев Беатрис.

— Ты останешься здесь, — сдавленно произнесла она. — Останешься и встретишь их, вероломная сука.

— Мы никуда и не собирались уходить, — ответила Беатрис, которая продолжала стоять передо мной, защищая от обжигающего взгляда королевы.

Королева и фрейлины выбежали за дверь, и несколько минут спустя в покоях наступила тишина. Казалось, безмолвие опустилось на весь алькасар, на всю Сеговию, даже на саму Кастилию.

— Нужно подняться наверх, — сказала я.

— Наверх? — озадаченно взглянула на меня Беатрис.

Я схватила ее за руку:

— Да, на стену — посмотрим, как они идут!

Нас сразу же окутала похожая на поднимающийся из котла пар жара, что повисла над открывшейся перед нами сухой равниной. Сверкая доспехами, в сторону города двигалась неровная линия потрепанных знамен, лошадей и людей. Я приложила руку ко лбу в попытке вглядеться в облако пыли, поднимаемой сотнями копыт и ног.

— Видишь его? — тревожно спросила Беатрис. — Альфонсо там?

Я покачала головой, приподнялась на цыпочки и всмотрелась в даль из-за высокой, по пояс, стены. И тут я увидела его — во главе войска, с растрепанными золотисто-белыми волосами, которые ни с чем невозможно было спутать. Позади ехал Каррильо в красной мантии.

Вместе с Беатрис я бросилась вниз по лестнице, путаясь в юбках. Выбежав через пустые коридоры и покинутые всеми залы во двор, я остановилась, тяжело дыша, и в то же мгновение увидела, как мой брат въезжает в ворота вместе со своим усталым войском.

Во дворе толпились горожане, что явились сюда в поисках убежища в страхе перед вошедшими в город мятежниками. Когда мой брат сошел с коня, все как один опустились на колени. Он огляделся по сторонам, и я тоже последовала их примеру. Брат направился ко мне, и у меня перехватило дыхание.

Теперь ему было четырнадцать. Он стал шире в плечах, но оставался столь же стройным и грациозным, унаследовав рост своих предков Трастамара. Черты его сделались более угловатыми, соединили в себе силу отца и португальскую красоту матери. В помятых и забрызганных кровью доспехах, с мечом на боку, он напоминал ожившего архангела-мстителя, и слова приветствия застряли у меня в горле.

Радостно вскрикнув, Беатрис бросилась к нему с распростертыми объятиями. Он медленно повернулся, глядя на меня, все еще стоявшую на коленях.

— Hermana, — срывающимся голосом проговорил он, — это ты?

Я оперлась на его протянутую руку и поднялась на ноги. Хотела поцеловать его руку, в знак уважения к королевскому титулу, на который он заявил свои права, но внезапно почувствовала, что оказалась в крепких объятиях брата, и не смогла сдержать слезы облегчения.

— Я здесь, — прошептал он. — Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось. Мы едем домой, Изабелла.

Замок Аревало показался мне невероятно маленьким и унылым — я уже успела забыть, сколь уединенной от всего мира была цитадель, где мы провели детство. И все же я не ощущала ничего, кроме радости, пока мы с Альфонсо ехали к ней в сопровождении Беатрис и Чакона, преданного гувернера моего брата, а также нескольких слуг. К счастью, брат настоял на том, чтобы избавиться от многочисленных советников, с которыми он прожил последние три года.

Каррильо не был в восторге от решения моего брата вернуться в Аревало. Он убеждал Альфонсо, что его долг — оставаться в Сеговии, проследить, чтобы Энрике полностью лишили остатков власти. Пока наш единокровный брат и Вильена на свободе, предупреждал Каррильо, победу Альфонсо нельзя считать окончательной.

Но, к моему удивлению и немалой гордости, Альфонсо отказался.

— Энрике и без того уже достаточно пострадал, — сказал он Каррильо. — Теперь он — изгнанник в собственном королевстве, вынужденный искать поддержки у немногих оставшихся вассалов. Я не стану далее его унижать и хочу объявить перемирие на ближайшие полгода. Скажите ему — если он согласен встретиться с нами, чтобы обсудить условия, у меня больше нет к нему претензий. А пока что мы с Изабеллой намерены нанести чересчур запоздалый визит матери, которая наверняка за нас тревожится.

Его невозможно было переубедить, даже когда Каррильо, потея и злясь в зале советов алькасара, разразился тирадой о том, на какие лишения пришлось пойти ему ради того, чтобы всецело посвятить себя Альфонсо.

— В таком случае вам более не придется подвергать себя лишениям, — ответил мой брат. — Займитесь делами епархии в Толедо и прочими, какими считаете нужным. Встретимся в Авиле после Богоявления.

Оставив Каррильо сидеть с открытым ртом, он схватил меня за руку и вывел из зала, пробормотав:

— Обойдемся пока без него. Это настоящий тиран.

Впервые за долгое время я рассмеялась.

Лишь одно омрачило наш отъезд из Сеговии. Ко мне прибежала Беатрис, и я бросилась в сад, пытаясь помешать, но было уже поздно. Прекрасные леопарды Энрике, ослабшие за годы войны, несмотря на все старания Кабреры, лежали мертвые в своем вольере, пронзенные стрелами. Над ними с луком в руке стоял Альфонсо; когда я, задыхаясь, подбежала к ограде и увидела у его ног окровавленные пятнистые тела, он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, от которого мне стало не по себе.

Рядом стоял побледневший Кабрера, потрясенный бессмысленной гибелью зверей; однако в ответ на мои протесты он лишь покачал головой. Без единого слова я поняла, что то был акт мести со стороны моего брата, единственный для него способ выплеснуть гнев и тоску по отроческим годам, проведенным в борьбе за принадлежавший ему по праву престол. Несмотря на проявленную к Энрике милость, посредством леопардов он послал ему намек, которым наш единокровный брат пренебречь никак не мог.

Я отвернулась. Еще несколько недель каждый раз, закрывая глаза, я видела мертвых леопардов и чувствовала боль, побудившую Альфонсо к подобному поступку.

Но теперь мы снова были дома. Аревало вновь принадлежал матери, вернувшейся из монастыря Санта-Ана. Когда мы въехали в ворота, навстречу нам со слезами радости на глазах вышли измученные неизвестностью слуги.

Я сама едва не расплакалась, когда донья Клара прижала меня к себе.

— Mi querida nina, [23] Дорогая моя девочка (исп.). — сказала она, — какая же ты стала красивая — совсем взрослая и так похожа на мать.