К. У. Гортнер - Клятва королевы

— А если мы потребуем, чтобы инквизиция находилась под нашим управлением? — предложил он. — Как правители Кастилии, мы бы надзирали за ее деятельностью, назначали трибуналы и наблюдателей; могли бы создать новую Святую палату в соответствии с нашими требованиями.

— Могли бы, — ответила я, застигнутая врасплох столь быстрым решением. Порой Фернандо удавалось необъяснимым образом разрубить узел одним ударом. — Но согласится ли его святейшество? Ни один монарх, о котором мне известно, не получал прежде подобного соизволения.

— Возможно, ни один монарх об этом не просил.

Я отвернулась. Ветер усилился, взбивая на воде золотистую пену. Письмо в моей сумке казалось тяжелым, словно камень. Неужели таковы были намерения Господа? Неужели он назначил меня и Фернандо Его огненными сосудами, чтобы очистить нашу веру? Ответа я не знала; вся моя уверенность, обычно столь твердая, меня покинула.

— Если я соглашусь, — наконец сказала я, не сводя взгляда с перекатывающейся воды, — нам придется действовать как можно осторожнее, с большой осмотрительностью. Кардинал Мендоса должен обещать, что будут приложены все усилия, чтобы мирно вернуть заблудших в лоно Церкви. Я не дам полномочий на более строгие меры, если только у меня не останется иного выбора. И я не хочу, чтобы пострадали евреи. Под следствие должны попадать лишь те, чья приверженность нашей вере вызывает сомнения.

Я посмотрела на Фернандо. Он мрачно взглянул мне в глаза.

— Пусть будет так, как ты решила, — сказал он. — Я лично за этим прослежу.

— Тогда действуй, — тихо ответила я. — Напиши Мендосе и скажи, что мы одобряем его просьбу. Но лишь для того, чтобы получить эдикт; я оставляю за собой право применить его, когда сочту нужным.

Кивнув, он потянулся к моим рукам:

— Dios mio, ты холодна как лед. — Он резко взглянул на Инес, что ждала неподалеку с другими фрейлинами. — Ее величеству холодно! Принеси плащ.

Несколько минут спустя мы спешили по тропинке, ведшей вдоль склона утеса, к замку Медина-Сидонии. Фрейлины о чем-то болтали, щеки Исабель покраснели от солнца. Она радовалась, забыв обо всех внешних приличиях после проведенного за веселыми играми дня.

— Красиво, правда, мама? — выдохнула она, беря меня за руку, когда мы остановились на вершине, чтобы посмотреть на море, простиравшееся до самого горизонта подобно бескрайнему шелку. — Но оно такое большое. Беатрис говорит, можно плыть по нему и плыть и так и не добраться до края. Наверное, это очень грустно.

— Да, — задумчиво сказала я. — Думаю, да.

Повитухи — которых крутилось вокруг меня с избытком — заверяли, что у меня родится сын. На это указывало все, — по крайней мере, именно так они заявляли, ссылаясь на мои мелкие жалобы и даже на запах моей мочи. Впрочем, то же самое нам говорили, когда я носила Исабель. Но по мере того, как шли дни в алькасаре Севильи, самом роскошном убежище из всех, где можно было вытерпеть тяготы беременности, я замечала, что разговоры старух оказывают забавное влияние на Фернандо. Чем сильнее раздражала меня их беспрерывная суета, тем заботливее он становился.

Я презирала сложившееся в обществе мнение, будто беременные женщины превращаются в бесполезные создания, а потому преисполнилась решимости принести хоть какую-то пользу в ожидании родов и начала искать учителя латыни. Всегда сожалела, что мне не хватает познаний в этом языке международной дипломатии, и терпеть не могла полагаться на переводчиков, считая, что выгляжу будто некая провинциальная королева, не получившая должного образования. Но от поисков меня отвлек посланник из Англии, который привез в подарок очередную крещенскую купель — у нас их насобирались уже десятки — и, демонстрируя ее нам, упомянул, что его король узаконил первый в их стране печатный станок.

— Вот как? — Я наклонилась на троне, забыв о распухших ногах в слишком тесных туфлях. — Я слышала, в Италии благодаря подобным станкам становятся доступны утраченные или забытые древние тексты и теперь там возрождаются науки и искусства.

Посланник улыбнулся:

— Совершенно верно, ваше величество. Живопись, музыка, поэзия и скульптура процветают под покровительством многих просвещенных правителей, от Медичи во Флоренции до Габсбургов в Австрии, которые обеспечивают своим художникам доступ к классическим текстам. Его светлость король Эдуард Четвертый решил, что столь беспримерное богатство, наука и знания должны процветать и в Англии.

— Изумительно! — зачарованно проговорила я.

Я слышала, что печатный станок может произвести сотни книг и займет это вполовину меньше времени, чем при ручном переписывании; имея в своем распоряжении столь замечательные устройства, я могла пополнить наши истощившиеся библиотеки, которыми никто не занимался за годы волнений и гражданской войны. Грамотность в Кастилии была уделом лишь монахов, выдающихся ученых и очень богатых людей; мало кто из простонародья мог позволить себе иметь книги, а тем более их читать.

Наконец-то у меня появилась возможность заняться важными государственными делами. Я сразу же решила основать благотворительный фонд на нужды образования и велела Карденасу купить двадцать печатных станков из Германии, которые распорядилась установить в Саламанке и других крупных университетских городах. В знак уважения к моим начинаниям из Валенсии прислали первую отпечатанную на станке книгу — гимны Деве Марии, посвященные мне и моему еще не родившемуся ребенку. Изящный том, переплетенный в телячью кожу и остро пахнущий чернилами, привел меня в восторг, о чем я и сказала Фернандо, который лишь усмехнулся в ответ:

— Не понимаю, из-за чего тут суетиться. Это ведь всего лишь книга, верно?

Я удивленно посмотрела на него, выпятив живот:

— Ты что, не понимаешь: имея печатные станки, мы могли бы дать образование каждому подданному королевства?

Он весело взглянул на меня из-за края кубка, сидя перед тарелкой с остатками жареной куропатки. У нас вошло в привычку ужинать по вечерам в моих покоях, так было удобнее, и мне не приходилось, будучи на шестом месяце беременности, взбираться на помост по предательским ступеням.

Улыбка его стала шире.

— Полагаю, под «каждым» ты подразумеваешь и женщин?

— Конечно. Почему нет? В Италии женщинам разрешено посещать университеты и получать ученые степени. Ты против, чтобы женщины имели право учиться чему-либо еще, кроме домашнего хозяйства?

— Я? Против? — Он широко развел руками. — Боже упаси!

Я внимательно посмотрела на него:

— Ты со мной соглашаешься, потому что так тебе сказали повитухи? Ибо мне прекрасно известно, что среди мужчин бытует мнение — кстати, распространяют его те, кого самих вряд ли можно назвать грамотными, — что образование изначально вредит хрупкой женской морали.