К. У. Гортнер - Клятва королевы

В придачу к разлуке с детьми мне пришлось сократить численность прислуги, на содержание которой нам не хватало денег. Нелегко было решить, кому оставаться, а кому уйти, но я с хладнокровным наслаждением прогнала со службы Марию де Бобадилью. У меня не было доказательств, что она позволила себе нечто большее, чем строить глазки моему мужу, но все же, воспользовавшись возможностью, я выдала ее замуж за нового губернатора Канарских островов и отправила прочь. Когда мимоходом упомянула об ее отъезде Фернандо, он, к моему облегчению, не придал этому никакого значения. Его занимала лишь мысль о том, как обагрить мавританской кровью свой меч.

К середине апреля мы обосновались в андалусийском городе Кордове, когда-то знаменитой мавританской южной столице, с величественной мечетью с красными колоннами и укрепленным алькасаром. Здесь мы с Фернандо встретились с нашими южными сеньорами и капитанами и решили, что первым шагом станет захват города Лохи, близость которого к Альхаме и Гранаде укрепит оборону и даст красноречивый намек маврам.

— Нельзя позволить, чтобы аль-Хасан решил, будто мы колеблемся, — сказал Фернандо, когда я пришла в его покои, чтобы еще раз обсудить наши планы. — После захвата Лохи Гранада станет еще уязвимее, и он поймет, что мы не намерены шутить. Это облегчит задачу и гарнизону Кадиса, который удерживает Альхаму почти в одиночку. Лоха здесь, — добавил он, показывая на карту. — Как и большинство городов в Андалусии, она стоит на утесе над ущельем.

Я взглянула на рисунок местности:

— Если это ущелье столь глубоко, как кажется, мы не сможем застать город врасплох, как Кадис — Альхаму. Придется устраивать настоящую осаду.

Он кивнул:

— Именно этим ты и займешься, любовь моя.

— Правда? — Я улыбнулась, положив ладонь на вздувшийся живот. — Хочешь, чтобы я в таком состоянии надела доспехи и поехала с тобой?

— Отличное было бы зрелище, — усмехнулся он. — Но на самом деле мне нужно, чтобы ты занялась обеспечением войск. Никто лучше тебя не умеет экономить, а нам потребуется растягивать те гроши, что сочли нужным выделить кортесы, как можно дольше. Необходимо наилучшим образом подготовить наших солдат. Не забывай, этот волк аль-Хасан нас ждал и у него было достаточно времени, чтобы сплотить силы. Хотя Боабдиль по условиям союза пообещал отказать отцу в любой помощи, у аль-Хасана до сих пор хватает людей и копий.

Глубоко тронутая доверием Фернандо, я с радостью согласилась помочь, несмотря на усталость и выросший живот. На восьмом месяце беременности я выбивалась из сил почти сразу после пробуждения и носила, подобно местным жителям, лишь свободные халаты, вмещавшие массивный живот и впитывавшие пот, ибо летом Кордова превращалась в еще большее пекло, чем Севилья.

Во двориках алькасара цвели лаванда, жасмин и розы, столь благоухающие, что от одного лишь прикосновения подола вздымались облака аромата. Однако я проходила мимо них, не замечая, занятая с рассвета до полуночи. Учитывая ограниченность средств, мне приходилось импровизировать, сокращать придворные расходы, чтобы хватило денег на оружие, доспехи и палатки, на скотину, кур и другую живность, а также на вино, ячмень и прочее зерно — все это требовалось для пропитания солдат во время длительной осады. Ночью я корпела над бухгалтерскими книгами вместе с исполнительным Карденасом, проверяла и перепроверяла каждую сумму, заимствовала из собственного кошелька на военные нужды, зная, что непредвиденные события могут потребовать дополнительных расходов.

Трудам моим пришел конец, когда двадцать восьмого июня у меня внезапно начались схватки во время заседания совета. Минуту назад я представляла реестр необходимых закупок, а в следующую — уже сгибалась пополам от невыносимой боли. На глазах у замолкших сеньоров Фернандо быстро помог мне подняться, а женщины увели в комнату для родов, где и отошли воды, хлынув на вышитые красные кожаные туфли.

Последующие сутки прошли как в тумане. Фернандо отказывался отходить от меня, презрев обычай, по которому мужчины к родам не допускались. Он вытирал мне лоб смоченной прохладным мятным настоем тряпкой и громко отдавал приказы повитухам, не знавшим, как себя вести в его присутствии. Хотя я не осознавала почти ничего, кроме собственного измученного тела, чувствовала, что он рядом, ощущала прикосновение его руки ко лбу, слышала его шепот, раз за разом повторявший:

— Тужься, mi luna. Тужься изо всех сил. Я здесь. Я тебя не оставлю.

Наконец ранним утром, издав гортанный вопль, я произвела на свет четвертого ребенка — девочку. Пока ее обмывали и передавали кормилице, я продолжала тужиться, с недоверием глядя на хлещущий из меня поток крови. Главная повитуха пробормотала, что внутри меня есть еще ребенок, близнец. Когда день сменился ночью, надо мной нависла тень смерти; сквозь полуприкрытые веки я видела ее призрачный облик и распростертые черные крылья. Повитухам наконец удалось выгнать Фернандо в коридор, где собрались вельможи. Его место заняла Инес, побуждая меня к невероятным усилиям, ибо к этому времени я настолько ослабела, что могла лишь тихо стонать.

Наконец близнец выскользнул наружу вместе со струей вязкой крови. Повитуха быстро подхватила его; увидев, как она поворачивается, чтобы завернуть младенца в пеленку и закрыть его лицо, я взвыла так, что вопль мой отдался эхом по всему алькасару.

Со слезами на глазах Инес высвободила меня из промокшей сорочки и переодела в чистую ночную рубашку. Когда она укрывала меня пахнущими лавандой простынями, я вцепилась в нее, судорожно шепча:

— Я хочу ее увидеть. Хочу взглянуть на мое дитя…

Инес покачала головой.

— Нет, Majestad, — пробормотала она. — Вы не сможете ее увидеть. А теперь отдыхайте, и да пребудет с вами Бог. С вашей дочерью все в порядке, она сейчас сосет грудь. Другая уже среди ангелов.

Но это была неправда. Малютка умерла некрещеной, невинная душа, обреченная навсегда пребывать в чистилище. Я была безутешна, не в силах заснуть, пока Фернандо не отдал бесцеремонный приказ кардиналу Мендосе, чтобы тот совершил над телом похоронный обряд и обрызгал святой водой крошечный уродливый череп нашего потерянного ребенка.

А потом муж заключил меня в объятия и держал так, пока я не заснула, тихо плача.

Фернандо отправился на войну с одиннадцатитысячной армией под палящим июльским солнцем, столь жарким, что земля трескалась, словно вываренная кожа. Мне пришлось прощаться с ним, лежа в постели, — я очень медленно приходила в себя. Нашу новорожденную дочь, спокойного и здорового ребенка со светлыми волосами, мы окрестили Марией в честь Богоматери. Я знала, что мне по-настоящему повезло, поскольку после трудных родов у нее не оказалось никаких заболеваний, но я не испытывала к ней почти никаких чувств, словно все мои надежды погибли вместе с ее сестрой-близнецом. Повитуха заверяла, что со временем я полюблю дочь, но вместе с болью в полной молока груди я ощущала лишь тревожную пустоту в душе, сгорая от стыда.