Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.2

— А может, попробуем? Авось и проскочим, — молвил Мирон Нагиба.

— Не проскочим. Авось и как-нибудь до добра не доведут. Пока струги к реке тащим, всех до единого уложат. Будем сидеть!

И сидели, стойко снося голод и лишения. Вражья пальба из пушек в половодье стихла: царские воеводы ждали, когда Ока войдет в свои берега. Ждал и Болотников, ждал конца распутицы, ждал нетерпеливо: получил от царевича Петра грамоту, в коей тот сообщал, что скоро, как сойдет снег, придет к Калуге на помощь.

13 мая из Тулы было послано войско под началом Андрея Телятевского. Встречу ему, Из-под Калуги, вышли три полка с воеводами Борисом Татевым, Михаилом Барятинским и Андреем Черкасским. Битва разыгралась у села Пчельни. Царские полки были разгромлены, князья Татев и Черкасский убиты. Остатки войск бежали к Калуге. Во вражьем стане началась паника.

Из крепости вышли болотниковцы и дружно, напористо ударили по дворянам, довершив разгром царских полков, начатый на Пчельне. Вылазка была столь сокрушительна, что «вси воеводы устрашишася и бегству вдашася, и все воинство такожде вслед их побегоша, кто елико можаше».

Путь к Болотникову от Москвы к Калуге был непрост. По всем дорогам рыскали конные разъезды, хватая каждого подозрительного путника. Давыдка и Никитка пробирались к Калуге лесами. Ободрались, поотощали. Часто коротали ночи в заброшенных селах и деревеньках, коих в подмосковных уездах и не перечесть. Что ни сельцо, то пустынь. Убогие, закоптелые избенки с зияющими черными дырами волоковых оконец.

— Экое лихолетье. И мужиком не пахнет, — ворчливо вздыхал Давыдка. — И чего бегут?

— А ты поживи под барином — белугой заревешь, — молвил Никитка.

— Тебе-то откуда ведать жизнь мужичью?

— Да уж ведаю. В селе Богородском князь Телятевский мужиков в три погибели гнул. Не зря ж всем селом в бега подались.

— И ты с матушкой сошел?

— Не помирать же с голоду. Сколь же можно лихо терпеть?

— Знать и ты в батьку. Он барское лихо смолоду не терпит.

Давыдка смотрел на сына Болотникова, дивился: парень не по годам серьезен.

На пятый день пути Давыдкина котома оскудела.

— Кабы ноги не протянуть, парень.

— Надо зверя добыть. У тебя два пистоля.

— Пистоли, парень, нам могут на другое сгодиться. Всюду царевы приставы шастают.

Пистоли сгодились в тот же день. Когда покинули одну из заброшенных деревенек и миновали околицу, из осинника выбежала навстречу стая волков — голодных, рыскучих.

— Пропали, — охнул Давыдка.

— А. может, гаркнуть? Уйдут.

— Не… Слышь, как зубами щелкают? Помоги, Николай угодник! — перекрестился Давыдка и выхватил из-за кушака пистоль в два ствола. Рука дрожала. Пять волков — бурых, свирепых — подступали все ближе и ближе; сейчас последует стремительный бросок и… Давыдка прицелился в самого матерого, но рука ходуном ходила.

— Промажешь. Дай мне, — шепотом произнес Никитка.

Давыдка молча, не сводя настороженных глаз со стаи, протянул Никитке другой пистоль. Первым метнулся на людей вожак, и тотчас Никитка выстрелил. Волк рухнул в пяти шагах. Не промахнулся и Давыдка, тяжело ранив волчицу; остальные звери отскочили. Никитка, ободренный удачным выстрелом, смело пошел на волков. Бухнул из другого ствола. Зверь закрутился на снегу. Два других волка убежали в заросли осинника.

— Удал ты, парень, — утирая рукавом полушубка вспотевший лоб, протянул Давыдка. — Где палить наловчился?

— Малей Томилыч на охоту брал… Дале пойдем?

— Дале идти рисково. В деревушке поживем.

Вернулись в избу, сладили силки, расставили по лесным тропам. Повезло: в силки угодили два зайца. А вскоре сохатый завалился в яму-ловушку. Давыдка повеселел:

— Теперь жить можно, теперь не помрем.

Как-то возвращались в деревушку из леса и вдруг услышали чьи-то резкие, гортанные выкрики.

— Татары! — похолодел Давыдка и потянул Никитку в ельник.

Татары — шумные, хищные — спрыгивали с приземистых длинногривых коней и вбегали в избы.

— Держи карман шире, — насмешливо бросил Давыдка.

Татары, оставшись без добычи, подожгли избы и тотчас с воем и визгом снялись.

— Свирепый народ, злей волков.

— Где зимовать теперь будем? — сожалело глядя на полыхающие избы, спросил Никитка.

— Сам, парень, не ведаю. Ну да бог милостив.

Набрели на лесной скит с отшельником, попросились на постой; старец просто и коротко молвил:

— Живите.

Жили до весны, ходили на охоту, били зверя. Никитка за зиму еще больше вытянулся, раздался в плечах.

— Тебя как на дрожжах прет. Едва ли не с батьку вымахал, — молвил Давыдка.

В конце апреля Давыдка выбрался на Калужскую дорогу; вернулся в скит сумрачный.

— Болотников все еще в осаде. В крепость нам, парень, не проскочить. Надо ждать.

Но ждать пришлось недолго: недели через две отшельник молвил:

— Ступайте ко граду без опаски. Раб божий Иван — заступник народный — одолел царя неправедного.

— А тебе откуда знать? — недоуменно вскинул лохматую бровь Давыдка. — Почитай, из скита не вылазишь.

Отшельник не отозвался и встал на молитву.

Давыдка повел Никитку на большак. По избитой, истерзанной дороге то тут, то там валялись телеги и дохлые кони. Версты через три показалось сельцо. Миновали околицу. Худой рыжеусый мужик вспарывал сохой полосу. Поведал:

— Царева рать к Москве бежала. Знатно поколотил бар Иван Исаевич.

— А сам ныне где? — спросил Никитка.

— В Тулу подался, к царевичу Петру Федорычу. Дай-то им бог бар осилить.

Путники повернули на Тулу.

К вечеру многотысячная рать Болотникова встала на привал, встала среди лугов на берегах Упы.

Иван Исаевич, утомленный дальним переходом, присел на походный стулец у воеводского шатра. Вечер был розовый и духмяный. Большое литое златоглавое солнце медленно опускалось в пухлую багряную тучу. Медвяно, будоражаще пахло луговыми травами. На душе Ивана Исаевича легко и покойно. Победа над царской ратью была полной и ощутимой. Убито свыше десяти тысяч дворян, тысячи захвачены в плен; захвачен и большой московский наряд с пушками, ядрами, свинцом и зельем. Есть чему порадоваться! В Туле ждет не дождется царевич Петр. У него большое и крепкое войско. Скорее бы с ним встретиться и воедино двинуть войско на Москву.

К Ивану Исаевичу ступил Секира.

— Давыдка до тебя, батько.

— Кой Давыдка? — рассеянно переспросил Иван Исаевич.

— Да вот сам глянь. Позарез, гутарит.

Перед Болотниковым предстал кряжистый мужик с дымчатыми бельмастыми глазами; обок застыл молодой чернокудрый детина в белой домотканной рубахе.

— Привел, воевода, — поклонился Давыдка.

Иван Исаевич глянул на мужика, глянул на детину и медленно, не сводя глаз с бравого широкогрудого парня, стал подниматься со стульца. Гулкими, частыми толчками забилось сердце, задрожала борода, повлажнели глаза.