Валерий Замыслов - Каин: Антигерой или герой нашего времени?

— Абшит!.. От самого генерал-губернатора Салтыкова.

— Да ну! — ахнули сослуживцы и по очереди просмотрели документ.

— За какие же заслуги, Иван Осипов?

— За государственные, — с важным видом глянул на ошеломленного драгуна Каин. — О том болтать не велено, а коль любопытство забирает, спроси у генерал-губернатора.

— Не по чину нам губернатора домогаться.

Рыжеусый с уважительным видом вернул Каину абшит.

— Прошу прощения, Иван Осипов. Почему сразу о документе не сказал? С таким абшитом вас никакой высокий чин не задержит… Ну, чудеса. Сам начальник Тайной канцелярии… Пошли, ребятушки.

Драгуны вышли из комнаты, а к Каину подошел Камчатка и крепко пожал ему руку.

— Молодцом, Иван. Теперь я за братву спокоен.

А Зуб все изумленно крутил головой, а затем вопросил:

— Ты купца Бабанова с понта взял? Что-то я такого не слышал.

— Откуда тебе слышать, Вася, коль ты у купцов не служил? Есть такой на Москве. Доводилось встречаться. Как-то приказчик Столбунец к нему посылал.

— А коль драгуны его спросят?

— Не спросят. На Москве тысячи купцов, а драгуны даже не осведомились, где такой купец жительствует.

— Вестимо, не спросят, коль драгуны такой абшит прочитали, — высказал Кувай. — Ты и впрямь молодцом, Иван.

Каин, видя, с каким уважением смотрят на него «плотники», окликнул полового: [72] Половой — официант при трактирах и постоялых дворах, имеющих харчевни.

— Принеси-ка, милейший, штоф на мою артель.

Артель встретила, было, заказ Ивана с ликованием, но Каин ликование строго оборвал:

— Не галдеть. По единой чарке — и ша!..

На другой день заночевали в сирой деревеньке, а на следующий — вновь на постоялом дворе, где узнали от ямщиков прискорбную новость:

— На Москве пятерых грабителей изловили. Одного, кажись, Левкой Рыжаком кличут.

Помрачнела братва. Вот и на сей раз Каин оказался прав. Зря его остальная братва не послушались. Одно утешение: на сходке Каин и словом не обмолвился, куда он намерен уйти из Москвы, а посему воры даже на самой жестокой пытке не могут ничего рассказать судьям. Все-то Каин предусмотрел! Так что сыскные люди, не зная куда кинуться, будут искать воров только в Москве. О Макарьевской же ярмарке никому и на ум не взбредет.

Недалече от Вязников приключился забавный для братвы случай. По дороге их обогнал с возом соломы пьяный мужик. Иван остановил сивую кобылу и сказал:

— Слышь, милок, подвез бы нас до города.

Мужик (борода черная, растрепанная), сидевший на возу, вдруг яро забранился:

— Ступай прочь, волчья сыть! Тоже мне барин нашелся.

— Да ты что, мужик? У нас ноги отваливаются. Подвези!

— Отчепись от Сивки, пока вожжами не взгрел. Отчепись, поганая харя!

Каин, разумеется, такого оскорбления стерпеть не смог.

— Видит Бог, сам напросился. А ну стащите сего мужика с воза, братцы, и привяжите его к дуге.

Мужик забрыкался, но куда там!

— Дале что?

— Аль не уразумели? Доставайте огниво и запалите солому.

— Уразумели, Каин. Потешимся!

Когда солома запылала, Зуб ударил кобылу сапогом; та испугалась, дернулась в сторону от дороги и помчала по полю.

Хохот на сто верст! Лошадь мчала до тех пор, пока телега не свалилась с передней оси, но Сивка продолжала тащить телегу с горящей соломой и с привязанным к дуге возницей до деревни.

Бесчеловечной оказалась шутка Каина, ибо мужик едва ли остался жив.

Перед самым городом, Иван остановил ватагу.

— Теперь, братцы, надо покумекать о тарантасе. Я обряжусь купцом, а вы, никуда не заходя, минуете Вязники и дождетесь меня с тарантасом.

— Другое дело, Каин, — возрадовалась ватага.

Войдя в город, Иван направился к Гостиному двору, подле которого стояло несколько экипажей. Были среди них и два вместительных тарантаса, крытые кожей на деревянных дугах. Возле одного из них прохаживался дюжий ямщик.

— Далече ли хозяин твой, борода?

Ямщик окинул пытливым взглядом купца в богатой сряде и слегка поклонился.

— Какая надобность в хозяине, ваша милость?

— По торговому делу.

Иван протянул ямщику семишник и добавил. — Не поленись позвать, борода.

— Сей момент!

Вскоре из Гостиного двора выкатился колобком маленький, но тучный купчина в картузе с лакированным козырьком, сюртуке и синей жилетке, поверх коей висела золотая цепочка, уходящая в карман, в который были вложены круглые серебряные часы — неизменный атрибут солидного торгового человека.

Посмотрев на Каина, купчина приподнял картуз и представился.

— Дементий Сидорыч Башмаков, вязниковский купец. Вас же не имею чести звать, ваше степенство.

— Купец первой гильдии Осип Макарыч Шорин.

— Знатное имечко. Уж, не из тех ли купцов Шориных, что издревле на Москве известны.

— Из тех, ваша милость. Дед мой из аглицких земель не вылезал.

— Какая надобность, Осип Макарыч? Рад услужить.

— Беда приключилась, Дементий Сидорыч, она ведь нас не спрашивает. Ехал из Владимира в Москву. День жаркий. Решил в реке искупаться и, как назло ямщика с собой позвал. Вернулись, а экипаж как черти унесли. Знать, кто-то из прохожих. Ныне время лихое, теперь ищи-свищи.

— С товаром?

— Бог миловал. Товар во Владимире сбыл, а вот экипажа лишился.

— Экая жалость, ваше степенство, — участливо вздохнул Башмаков. — Такие убытки понести. Кони и экипаж немалых денег стоят. Надо бы в полицейский участок заявить.

— Не желаю. Нечего было рот разевать. Насмешек не оберешься. Да и убытки не столь велики, не то терпели.

— По капиталу и убытки, ваше степенство, а по мне — великий разор.

— Чем торгуешь, Дементий Сидорыч?

— Наше дело известное. Вязники — огурцом славятся. Через недельку в Москву с товаром покачу. Помышлял оптом с заезжими купцами договориться, что в Гостином дворе остановились, но тщетно.

— А хочешь, Дементий Сидорыч, я твои огурцы оптом возьму? Назови цену.

— Буду премного благодарен, ваше степенство, — расплылся в широкой благодарной улыбке Башмаков и назвал цену.

— Торговаться не стану, Дементий Сидорыч, меня на Москве спешные дела ждут, а посему даю на пятую часть больше.

Купец и вовсе повеселел.

— Облагодетельствовали вы меня, Осип Макарыч. Вот что значит знаменитый род Шориных. Поехали в дом, ваше степенство, векселем дело скрепим, да по русскому обычаю сделку обмоем.

— И рад бы, дражайший, Дементий Сидорыч. Ужасно спешу. Тотчас наличными расплачусь.

Иван вытянул из кармана увесистый кожаный кошель, а затем, словно спохватившись, спросил:

— Может, и тарантас продашь? Дело у меня, повторяю, чрезвычайно спешное.

Башмаков озадачился.

— Покорнейше извиняюсь, ваше степенство. Для вашей милости тарантас с лошадьми не такой уж и убыток, а для нас целое состояние. Кормимся оным. Огурец на хребтине в Москву не понесешь.