Аркадий Савеличев - Столыпин

Легко сказать: навожу порядок!

Путями неисповедимыми Саратов был связан с Белоруссией и особенно с Западной Гродненщиной. А разве у него было время примирить там непримиримое?..

Это могло бы показаться дурным сном, а между тем было именно так. Едва приняв Саратовскую губернию, Столыпин понял, что Западный край буквально дышит у него за спиной. Один за другим начали полыхать не только дворцы-бордели керосинщиков, но и помещичьи усадьбы уже по глухим уездам. Департамент полиции, то есть тот же Алешка Лопухин, требовал, стервец, «доподлинно установить, где находятся сейчас разыскиваемые нами и скрывшиеся в Саратовской губернии лица: Гершуни, он же Исаак Герш, провизор из Минска; давно разыскиваемый полицией Михаил Гоц, сын купца-миллионера, – один из эсеровских главарей; Фрума Фрумкина, родом из Минска, намеренная где-то у вас устроить типографию; Шимель-Лейба Сикорский, 20 лет, из ремесленников Гродненской губернии…» И дальше, дальше, целая череда фамилий.

Во дворце-борделе купца-керосинщика все-таки сгорело несколько человек. Столыпин на другой же день отстранил подполковника-пожарника и хотел предать его суду, но требовалось разрешение министра Плеве. Тот не позволил честь мундира пятнать, а просто вычеркнул дурака из списков министерства. Ах, так?.. Тогда новый губернатор без его соизволения и даже без согласования с Лопухиным назначил начальником полиции свое Недреманное око. Но Приходькин был всего лишь майором – маловато для губернии. Разумеется, тут же пошло срочное представление в министерство о присвоении звания подполковника. Но срочные бумаги тащились на волжских верблюдах, потом на белорусских, видимо, быках. Ругательные телеграммы Лопухину, которому подчинялась и саратовская полиция, не давали результата. Все зависело от Плеве, а тот не хотел «порочить честь полицейского офицера». Разумеется, уже не телеграммой – письмом закрытым Лопухину отписал. Поставил в известность, что собственной властью повелел вздеть на плечи майору Приходькину подполковничьи погоны. Негоже умалять полицейскую власть. Тем более что уже вовсю пылают помещичьи усадьбы. Думай, Алешка, шевели министра. Не мое, мол, дело – навешивать погоны полицейским, но иначе нельзя. Лопухин отвечал: «Саратовский подполковник Требухин – из любимцев министра, понимай это. Прямо нельзя, я постараюсь как-нибудь обходным маневром…»

Вот так – все что-то «обходят»… Дошла листовка, где-то в Саратове же и отпечатанная. Может, той же Фрумой Фрумкиной. В ней прямо подставляли министра Плеве – проще сказать, дураком выставляли. Всем было известно, как он ненавидит евреев, и что же?.. Уму непостижимо, но общий язык находили доктор Герцль, один из руководителей сионистского движения… и русский министр внутренних дел Плеве. Как поговаривали, сам же и инспирировавший начавшиеся еврейские погромы. Мало саратовские листовки – и в европейские газеты сия глупость проникла. Газеты Столыпин читал, и не только «Новое время», где работал брат Александр; больше верилось западной печати, а там Плеве делился своими домыслами с Герцлем:

«До тех пор, пока сионизм стремился создать независимое государство в Палестине и организовать выселение из России известного числа евреев, русское правительство могло относиться к нему только благожелательно; но с той минуты, как сионизм изменил свою задачу и направил свою деятельность к национальному объединению всего еврейства в России, естественно, что правительство воспротивилось этому новому направлению сионизма. Допущение сего имело бы последствием образование в государстве целых групп лиц, совершенно чуждых общему патриотическому чувству, а между тем очевидно, что именно на этом чувстве зиждется сила всякого государства».

Поистине, заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет! Впервые шевельнулось нехорошее чувство к министру; он напомнил подполковника Требухина, который стоял и посмеивался, когда погромщики обливали горящий дворец керосином…

Ремонт нового губернаторского дома, как водится, затягивался. В правлении толкаться было не с руки. Пришлось служебный кабинет на первое время оборудовать в прежних губернаторских апартаментах, откуда так и не выветрился дух скуки, лени и полнейшего безвластия. Столыпин велел по крайней мере выбросить бесчисленные кожаные кресла и диваны, чуть ли не кроватищи, и обставить кабинет простой служебной мебелью, в том числе и целым рядом стульев – для посетителей. А в приемной на большом круглом столе появился самовар, чтоб посетители чувствовали себя как дома.

Но разве возможна домашняя обстановка, когда ночью была разграблена шестая помещичья усадьба? С этим докладом и пришел новоиспеченный подполковник Приходькин:

– Разрешите, Петр Аркадьевич?

– Садитесь, Олег Вадимович. Что нового?

Денщик по заведенному порядку принес чаю и молча удалился.

Столыпину нравилось, что главный губернский сыщик не торопится рапортовать. Ночь он, конечно, не спал, но держался.

– Вы бы все равно не поверили, Петр Аркадьевич, если бы я доложил: поджигатели пойманы, порядок в Балашовском уезде восстановлен.

– Да уж не поверил бы. Дальше?

– Мои люди ищут и, думаю, в конце концов найдут погромщиков. Но опять, как и прежде, окажется: бродяги, пьяницы, всякий сброд. Да если и настоящие крестьяне – своим ли умом жгут?

Губернский сыщик все больше вдавался в несвойственную его должности политику. Столыпин не мешал ему мыслить шире обычного полицейского, однако ж…

– Сюрприз мне подготовили, подполковник?

– Подготовил, ваше превосходительство, – без иронии признался губернский сыщик.

– Выкладывайте.

Подполковник отхлебнул чаю.

– Как ни стараюсь, Петр Аркадьевич, а приходится много делать без вашего согласия.

– Ну, разумеется, я ж не нянька.

– Я уже начал говорить, что за всеми этими поджигателями и громилами стоят некто…

– …некто более грамотные?

– Да, Петр Аркадьевич. С первых дней утверждения в своей должности я собираю досье на всех неблагонадежных людей во вверенной мне губернии. Работного люда среди них почти нет, крестьян тоже немного – по сути, земские, интеллигентствующие бездельники. Горячий пирог с начинкой.

– …И вы эту начинку выпотрошили?

– Уважаемый Петр Аркадьевич, кто из нас сыщик? Откуда вы вести получаете?

– От верблюда, Олег Вадимович. От здешнего верблюдишка. Начинка вышла аж в семь десятков человек!

Подполковник занялся чаем. Простое доверительное обращение еще не давало ему уверенности в полицейском своевольстве. То, что он делал, называлось превентивным арестом. Человек еще ничего серьезного не совершил, а его, как говорится, берут на цугундер.