Аркадий Савеличев - Столыпин

– С Богом!

Для него это была б́ольшая радость. От греха подальше! Житейское присловие вспомнилось: «Баба с возу…»

Поначалу переселенцы дичились. Истинных чинов своих спутников не знали, но догадывались: немалые. А к чинам у крестьянина от рождения страх. Тем более один-то был в знакомой синей форме. Чего ждать? Или окрика, или кулака в морду.

Вели себя чиновные попутчики тоже довольно странно. Друг к другу всегда на «вы» и без приказаний. Это стало заметно с первого часа пути. Как они уселись в принесенных креслах, как им пододвинули дорожный столик, застланный вытащенной из сундуков каемчатой скатеркой, так и началась эта непонятная перекличка:

– А что, Петр Аркадьевич, не грех легкий подорожничек?

– Не грех, Александр Васильевич. Да ведь как мое Недреманное око посмотрит?

От белого мундира хитроватый взгляд в сторону мундира синего.

– Благожелательно. Только надо бы и хозяевам. Но ведь сколько их?..

– А вот мы сейчас проверим. Православные!.. – широкий взмах руки в сторону улегшихся на нарах людей.

Переселенцы смекнули: этот, самый рослый, у них в начальниках. Хоть обращались друг к другу на равных, а тон задавал он. И приглашение исходило от него:

– Православные!.. Не будете возражать, если мы угостим вашего старосту?

С нар послышалось одобрительное хмыканье. Мол, какое может быть возражение, раз господа такие хорошие?

Подсевшему старосте задали вопрос:

– Наши имена вы слышали, а как вас, любезный?

– Гаврила.

– По батюшке?

– Александров, ежели так.

– Именно так, Гаврила Александрович. Бьюсь об заклад, вы не крестьянского роду. Я ведь видел, как вы внимательно вслушивались, когда мы говорили.

– …на немецком языке, господин министр. Позвольте так продолжать, чтоб наши не поняли?

Встал черед вздрогнуть Столыпину. Вот так переселенец!

– Из дворян?

– Внебрачных, Петр Аркадьевич… Позвольте вас так называть?..

– Да, да, конечно… С вами ухо востро держи!

– Ухо держать мне следует… Как вы своего называете? Недреманное ухо?

– Не из беглых ли, Гаврила Александрович?

– Куда убежишь!.. Вот бумага за вашей подписью, господин министр.

Столыпин не без интереса читал бумагу, составленную на бланке Министерства внутренних дел и действительно скрепленную его подписью. Хоть убей, но не помнил! Мало ли «исходящих» проходит через его руки каждое утро? В иное время по десятку и более. Эта, на форменном бланке, была коротка:

«Разрешить студенту Семушкину Гавриле Александровичу переезд на Алтай, или в окрестности Тюмени, с крестьянами-переселенцами Дорогобужского уезда Смоленской губернии с тем, чтоб он сделал официальную отметку по месту прибытия».

– М-да… Так добро или зло – виза моя?

– Просто жизнь, Петр Аркадьевич. Раз я под полицейским надзором, так не все ли равно – где?

– Но обычно из Сибири бегут в Россию. Вы же из России – в Сибирь?

Спутники Столыпина давно уж прислушивались к немецкому разговору, но в общий тон не вступали. Даже по-свойски о чем-то болтали. Но если Кривошеин далек был от полицейских хитростей, то полковник Приходькин мотал на ус. Столыпин вынужден был, уже по-русски, сделать легкое внушение:

Не хмурьте, мой дорогой, свое Недреманное око! Видите, чем оборачивается крестьянская реформа?..

Это поняли и на нарах. Оттуда благочинный старик кивнул:

– Добром, ваше высокоблагородие.

У Столыпина было за эти годы немало наград, в том числе и царских, но эта каким-то божеским маслом прошлась по душе. Он самолично налил в серебряную походную стопочку коньяку и подошел к нарам:

– Испей, отец, за мое здоровье.

Старик не стал чиниться, выпил:

– Скусно!..

Но этого показалось мало, добавил:

– …едри ее вошь!

На что молодой староста одернул:

– Говори, да не забывайся, отец!

– Фатер?..

– Настоящий фатер у меня давно умер. Родных нет, женат на его дочке, так что – отец.

Староста посмотрел в угол нар, где за спиной старика возилась с мальцом молодейка.

– Едем вот семейно, Петр Аркадьевич…

Он не договорил. Вагон вдруг вздрогнул, будто налетел на валун, заскрежетали тормоза. С верхних нар свалился слишком свесившийся парень, где-то в дальнем углу закричали дети, вздыбились за перегородкой лошади, послышалось могильное:

– Мо-о-о!..

Но до могилы они, кажется, не доскочили. Просто сыпались искры из-под колес, бежали вдоль состава выскочившие на ходу люди.

– Где? Что случилось?..

Отвечали впопыхах:

– Говорят, корова!

– Говорят, телега!

– Говорят, динамит!..

Что там еще говорили, Столыпин выяснять не стал. Просто оттолкнул от дверей Кривошеина и свесился через барьер. Кажется, поезд не сошел с рельс, лишь все еще дрожал, как загнанная лошадь. Паровоз впереди гудел беспрерывно, пуская вдоль состава по ветру клубы горячего пара. Люди начали возвращаться обратно, судача:

– Повезло дураку!

– А все она, сивуха…

– Да чего там, спать на путях нельзя…

Вскоре вернулся и полковник, чертыхаясь:

– Железные дороги строим! Автомобили! Самолеты… А у нас все то же: мужик вместе с лошадью и телегой спит на путях! Кажется, и сейчас не проснулся…

Староста рассказ дополнил:

– Жаль, умная лошадь погибла. Дом совсем близко с дорогой, зачем, думает, пьяного хозяина тащить в объезд, дай, мол, напрямую… Телега передними колесами на рельсах и застряла. Мужику хоть бы что, а лошадь уже и на мясо не годна. Вскоре вдрызг пьяного мужика вместе с телегой оттащили в одну сторону, то, что осталось от лошади – в другую…

Поехали!

Степь пошла. Свежий ветерок задувал. Судя по часам, скоро и собственный вагон нагонит. Кажется, наговорились и насмотрелись на переселенческое житье-бытье. Единственное, напоследок вспомнилось:

– Гаврила Александрович, откуда вы в лицо меня знаете?..

– Как не знать, Петр Аркадьевич. Ваши портреты мелькают в газетах. И потом… припомните, я еще мальцом прислуживал вам за столом у Энгельгардта?..

Припомнить, а тем более признать в этом крепко сбитом молодом мужике десятилетней давности прислужника у бесподобного Энгельгардта было невозможно. Предвидя скорое расставание, Столыпин пообещал:

– Надо вернуть вас, Гаврила Александрович, в институт. Сельскохозяйственный? Он ведь при профессоре Энгельгардте и появился. Подайте официальное прошение.

– Зачем, уважаемый Петр Аркадьевич? Я без году инженер-сельхозник, путь мой все равно крестьянский – что даст диплом?..

Уже подъезжали к Омску. Там ждал свой вагон. Переселенцы хотели вместе с дорожными вещами и кресла обратно тащить, но Столыпин воспретил. Старосте сказал знакомое тому слово:

– Презент.

Надо было торопиться с пересадкой. Дальше…