Аркадий Савеличев - Столыпин

Вот жизнь: живет человек почти что на краю света, а всем доволен-довольнешенек. С чего бы это?..

– А что, Модест Аскольдович, не тянет вас в Россию?

Староста посмотрел с недоумением:

– А здеся не Россия, что ль?

Ответ ложился на мысли Столыпина о великой и неделимой России. Он ждал возражений, ему слышался даже некий подвох.

– Да хоть съездили бы. Теперь не на лошадях – железная дорога уже к океану пробивается. Одно удовольствие!

– Если удовольствие не найдешь на своем пятачке земли, так и за моря-окияны ходить нечего. И там не приживешься.

– Но ведь предки ваши, казаки, вроде владимирцы?

Из-под Суздаля. Сам не бывал, не знаю.

– Неужели забыли родину?

– Так родина моя, мил-человек, здесь. Чего ее забывать?

Что возразишь?

– Новые переселенцы – они-то здесь что ищут?

– А то не знаете, ваше высокоблагородие! Земли ищут. Ее пока хватает.

– Уживетесь с новыми-то?

– Это как себя поведут. Плохо, так выгоним.

– Но они ж по указу сюда приехали!.. Земли здесь принадлежат царской вотчине.

– У нас указ свой, ваше степенство. Казацкий. Царю не мешаем, ничего не просим. А если и будем просить что у царя-батюшки, так одного: чтоб не засоряли нашу землю ссыльными побродяжками.

Переселенческий староста в разговор не встревал. Столыпин обернулся к нему:

– Слышали? На ус мотаете?

– Мотаем, Петр Аркадьевич. Правильно говорит Модест Аскольдович. Как иначе?

– Но я насмотрелся в своей жизни на вражду к разным поселенцам-переселенцам… Хотя бы в Западном крае. До сих пор не срастутся с поляками и литовцами. Наособь наши живут.

– Извините за подсказку, Петр Аркадьевич: здесь не литвины и не поляки.

Здешний староста вспомнил что-то свое, наболевшее:

– Они и здесь не прижились. Почем зря бунтовщиков-поляков в Сибирь загоняли. Вера у них сволочная.

– Да ведь тоже христиане?

– Нет, полонцы.

Столыпин понял, что продолжать разговор не стоит. Да и староста сообразил – слишком уж настырно возражает чиновному человеку. Даже обрадовался, когда заявился один из переселенцев. Поклонился Столыпину, а спросил у здешнего старосты:

– Модест Окольдович, сомнение у наших людей. На ваш суд выносят.

Не заметив некоторого опрощения отчества, староста благодушно развел руками:

– Видите? Эти приживутся. Уж извиняйте, ваше степенство. Гаврила, что надо, расскажет-покажет.

Когда ушли, Гаврила чуть-чуть извинился:

– По имени-отчеству называть стесняется, а выше чина, чем «ваше степенство», у них нет. От купцов идет. Купцы иногда сюда заглядывают. Масло, рыбу скупают. Так что…

– Так что не извиняйтесь, Гаврила Александрович.

– Пока они там решают, где новый посад рубить, не хотите ли взглянуть, Петр Аркадьевич, на здешние чудачества?..

– Как не хотеть? За тем и приехал. Показывайте…

Столыпин не планировал кочевать в какой-то Старой Барде – просто любопытство привело, – мол, вечером и вернемся к железной дороге, но задержался не только на ночь, но и до следующего вечера. Благо что был народный дом, а при нем довольно сносная гостиничка о трех чистых комнатах. Авось, тараканы не заедят.

С того и началось, хотя Кривошеин, устав от здешних разносолов да от тяжести в желудке, покрякивал, а Недреманное око единственному полицейскому спать не давал всю ночь. Все-таки глухая тайга, хотя при электричестве и даже телефоне, который худо-бедно до уездного Бийска доставал. Столыпин сам его опробовал, успокоив уездное переполошенное начальство да и своих охранников; они просто не знали, скакать ли следом за пропавшим премьером или за каза́чками местными ухлестывать. Столыпин дал шутливое распоряжение: лошадей зря не гонять, а насчет казачек… главное, чтоб драк с мужиками не было.

Таким народным домом не всякий уездный город и в Центральной России мог похвастаться. Не то что в казалось бы Богом забытой Старой Барде. Правда, Столыпин помнил свой народный дом в Колноберже. Но сколько там сил и нервов было потрачено! Строилось-то все-таки на деньги помещиков, прежде всего самого хозяина Колноберже. Но, право, здешний дом не уступал, кое в чем даже превосходил. Зал для собраний и танцев, небольшая библиотека, гостиничка – все это было и в Колноберже. Но ведь больше десяти лет прошло. Здесь наряду со всем этим появился… и синематограф, да, да. После ужина, когда погасили свет – опять же электрический! – новоявленный инженер Гаврила включил аппарат стрекочущего синематографа – шумные сороки-воровки загалдели. Это чудо только недавно купили в Новониколаевске, но не успели опробовать – некому было заняться. Бросив свои вечерние занятия, все расселись по струганым лавкам. Столыпин с улыбкой отметил и три знакомых вагонных креслица, поставленные наособь, перед первым рядом. Но он усадил туда пожилых женщин, а сам пристроился на лавке. Все молчали и напряженно ожидали невиданного чуда, за которое были заплачены немалые артельные денежки. И вот теперь все, и стар и млад, с детским удивлением и ужасом смотрели, как прямо на них мчался паровоз… Дети кричали, старики крестились. Но паровоз промчался сквозь темный зал, не причинив никому вреда.

Столыпин вскоре ушел спать, а здесь еще раза три-четыре будоражил темноту все тот паровоз…

Утром он поднялся чуть свет. Дожидаясь его пробуждения, Гаврила чинил накомарник.

– Мошки здесь и так много, а у речки просто загрызут, – потряс он мелкосетчатым накомарником. – Да и штиблеты… Уж не обессудьте, Петр Аркадьевич, лучшей экипировки не нашлось. Августовские росы очень сильны.

В прихожей стояли начищенные охотничьи бродни. Сам Гаврила тоже был в сапогах, похуже.

Надо было видеть министра в мундире, накомарнике и высоких броднях! Но эти сельские прелести он знал, помещик как-никак. Без лишних слов экипировался.

Главная достопримечательность была всего в полукилометре, на небольшом притоке Бии. Столыпин не забыл, как всего семь лет назад в губернском Саратове устраивал свою электростанцию. Там был немецкий дизель, здесь маленькая электрическая станция. Она напоминала привычную мельницу да и стояла на бывшей мельничной запруде, только была чище и без мучной пыли. Оказывается, ссыльный поляк устроил. Зря староста ругал всех подряд поляков; махонькая электростанция работала хорошо, по крайней мере света для всего села хватало.

– А где сейчас этот умелец? Да и кто ее обслуживает?

– У поляков кончился срок ссылки, указ вышел…

Столыпин припомнил, что он подписывал досрочное освобождение целой группы поляков.

– Но ведь без механика электростанция не может работать?

– На мой приезд надеялись, а пока сманили одного железнодорожника. Я доберусь до механики, дело несложное. Только вот дом свой под крышу подведу, зима не за горами…