Марина Кравцова - Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

– С Богом, ребятушки! Помните… весь ход войны… честь Отечества… – он запутался в словах и только махнул рукой. Все было ясно и так.

Полночь… Русские суда, приняв сигнал к атаке, принялись обстреливать запертых в бухте противников. Не сразу пошла потеха… И вот брошен первый брандскукель – зажигательный снаряд, вспыхнул сухой парус, запылал, словно соломенный сноп, турецкий корабль. С четырьмя набитыми горючим брандерами вышли под ночным покровом офицеры-добровольцы к неприятельскому флоту. Брандеры – дело опасное, и в первую очередь для тех, кто действует на них, ибо необходимо сцепиться с вражеским кораблем и поджечь сам брандер, чтобы уже через него запалить неприятеля. Что делалось с турками! Ужас, животный ужас овладел ими – не ожидали! Корабли уже горели. Но главное действо досталось на долю Мити Ильина. Действовал лейтенант умело – от его взорвавшегося с адским грохотом брандера, свалившегося с неприятелем, взвилось пламя, разорвало со страшной силой турецкий корабль. Ветер свирепствовал, словно сговорившись с огнем, – запылала вся великолепная армада! В ответ на оглушительный грохот взрывающихся турецких кораблей стояло русское «ура!», артиллерия довершала дело. Вдруг сменилось естественное освещение ночи – луна, ненужная и бледная, скрылась за завесой черного дыма, а бухту осияло пламенное зарево, фантастическое, кроваво-красное, жуткое… Турки вопили в безумии, кидались в воду от огня, захлебывались, погибали. Стройные красавцы корабли мгновенно корежило в гигантских огненных столпах… Митя Ильин, переводя дыханье в шлюпке, вытирал ладонями лицо, мокрое от морской воды, пота… может быть, слез… Он не понимал. На ладонях оставалась копоть… Обгорелые обломки турецких кораблей и трупы, трупы заполняли бухту. Конец!

И вот Алексей Орлов сидит в каюте, готовый рыдать от восторга: в одну ночь – весь флот султана… Весь! Гордость Порты Оттоманской и гроза Средиземного и Черного морей.

Кем уничтожен? Русской эскадрой. Тем самым «хиленьким» флотом, который про себя Алехан называл «позорищем российским». Уж сколько он помучился из-за него! Сколько сил положил, собирая экипажи, сколько нервов попортил в словесных баталиях с флотоводцами.

– Господи, не напрасны были мои старания, – шепчет граф, – не напрасно кровь русская пролилась… Свершилось… Свершилось, Господи!

Он резко сорвался с места, упал перед большим образом Богородицы, принялся истово отбивать земные поклоны.

Скрипнула дверь каюты. Без стука заглянул к брату Феденька Орлов, счастливо спасшийся после гибели «Евстафия» и «Реал Мустафы» на одной из шлюпок.

– Алехан! Молишься никак? Помешал?

– Заходи, браток.

– А я-то… того… Вина велел к тебе нести. А ты молишься вон.

– Вина – хорошо. Ныне праздник у всей России-матушки!

– Да в России-то еще о том не знают, – улыбнулся Федор.

– Отпишем матушке, Григорию… Не обманул я императрицу. Помог Господь! Дали-таки жару туркам!

– Да еще какого жару, брат! – в юном восторге воскликнул младший Орлов. – Ах, Лешенька, – страсть! – бухта вся в телах обгорелых. Как они, от ужаса ошалевши, в воду прыгать начали! Но ведь весь флот, Алехан!..

Вино скоро принесли. Федор деловито разливал по кубкам.

– А как горел наш «Евстафий»! Как он горел!

– Да, – Алексей перекрестился, – упокой, Господи, душеньки моряков наших, живот за Отечество положивших. Но ведь один «Евстафий» только и потеряли. А они – флот! Какая победа! Европа с ума сойдет. Почешет теперь Шуазель в затылке, и поляки побесятся. За победу, брат!

Выпили. Феденька прежде благоговейно перекрестился.

– А каков Ильин! А? – горячо продолжал он.

– Что говорить – герой. Ильину должно главную славу – по праву.

– А на «Реал Мустафе»-то… Когда абордажный бой завязался… Один из наших ринулся к знамени вражескому, а правой руки нет… Он – левой, ему левую – ятаганом! Тогда он зубами… Алехан! – зубами – рванул флаг турецкий…

Алехан об этом знал, но почему-то переспросил:

– Убили?

– Вестимо. А зубов он так и не разжал.

– Да, матушка Россия… Вот она – наша слава. Ну а ты, верно, тож не сплоховал, орел? Я-то, Феденька, признаться, думал, что уж тебя не увижу…

– И я, Алехан! А говорят, тебя кто-то из рядовых собой закрыл от пули турецкой?

– Было дело, – помрачнел Алексей.

– Любят тебя и матросики, и солдатики… Я, брат, второй кубок за тебя выпью. Вся слава – твоя.

– Да брось! Какой из меня морей покоритель? Да и струхнул я, как на духу признаюсь. Адмиралы наши…

– Адмиралы адмиралами, а ты – герой! Твой замысел был. Ты экспедицию подготовил. Кабы не ты, вышли б мы в Архипелаг? И не подумали б! Горжусь я таким братом!

– Спасибо, родной. Но пить все-таки не за меня будем. Поднимайся – стоя выпьем за матушку Екатерину и за русскую славу!

Словно от пушечного залпа вздрогнула Европа! На весь мир прогремела Чесма. Ликовала вся Россия, и ломали головы в кабинетах ее противники: что ж это за страна непонятная? Чем же взять-то ее? Ничем, выходит, не возьмешь…

И у всех на устах было имя Алексея Григорьевича Орлова.

… В Петропавловском соборе у гроба Петра Великого – основателя флота российского – совершалась панихида. Вытирали слезы родные, друзья чесменских героев, да и все, здесь находящиеся, оказались незримо связанными всеобщим чувством какой-то строгой торжественности, а печаль о погибших мягко превозмогалась благородной гордостью и светлой, святой радостью блистательной победы. Когда закончилась служба, государыня Екатерина возложила на гробницу императора Петра трофейный флаг турецкий. В эту минуту сердца многих присутствующих перехватило и слезы ярче заблестели в глазах, тихо скатывались по щекам. Не стесняясь, плакали Григорий Орлов, безумно гордый за любимого брата.

Вышел сказать слово митрополит Платон. Слушатели, любившие блестящие речи митрополита, замерли в ожидании. Владыка живо и четко, с присущим ему вдохновенным красноречием начал говорить и вдруг, не закончив, медленно и торжественно двинулся ко гробу Петра Великого. Все затаили дыхание. Тишина стала напряженной и, казалось, должна была взорваться чем-то необычайным. И вот вознесся под высокие своды собора сильный голос владыки.

– Восстань! – воскликнул он и протянул руки вперед, будто видел перед собой не тяжелую глыбу гробницы, а самого почившего императора. – Восстань и воззри на любезное изобретение твое! Восстань и насладися плодами трудов твоих! Флот, тобою устроенный, уже не в море Черном, не на океане Северном, но где?… Он на море Средиземном! В странах восточных, в Архипелаге, близ стен Константинопольских, в тех местах, куда ты нередко око свое обращал и гордую намеревал смирить Порту.

Читать дальше