Марина Кравцова - Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Не дожидаясь ответа, запела без музыки, а пела Августа на самом деле чудесно. Голос у нее был бархатистый, чистый, потрясающей звучности и силы. Видимо, батюшкин талант передался по наследству. Не было больше Милана, итальянского палаццо. Была Украина. Шумящие от вольного ветра белые сады, хаты-мазанки, звуки бандуры, протяжные думки… Алмазы звезд на бархате неба… И юная девочка в белом платье… Благородная княжна. Принцесса!

Августа не видела, как странно заблестели глаза Сергея… Она замолчала. И вдруг Сергей услышал сдавленное рыданье…

Тараканова встала.

– Не уходите! – воскликнул молодой человек.

– Не могу остаться. Мальчик мой ясный! Не могу… да и ни к чему все это.

Ушла, и он не стал ни звать ее, ни удерживать, не рвался вслед за ней. Машинально вытянул почти догоревшую свечу из гнезда подсвечника, загасил ее в пальцах, и яростно мял горячий комок воска. И слезы, горькие, уже не сдерживаемые, беззвучно скатывались по щекам…

На следующий день Августа не вышла к завтраку, а потом и к обеду, к ужину… Перед сном Сергей нашел Марио.

– Прошу вас, друг мой, передайте ее сиятельству… что я все понимаю. Что я уезжаю завтра на рассвете…

Бельцони пристально взглянул ему в глаза.

– Вы что же, поссорились? Впрочем, зачем же я спрашиваю… Значит, покидаете нас? Извольте, я передам мадонне…

Сергей ответил полупоклоном.

…Но на следующее утро он стонал, почти рыдал.

– Нет, нет, нет! Я не могу уехать! Княжна… Не могу!

Она не смотрела в окно, не видела, как он отъехал. Долго сидела в кресле, наматывая на палец легкую золотистую прядь. Наконец, позвала Марио.

– Голубчик, – сказала по-русски. – Сыграй мне что-нибудь… печальное.

– И вы будете слушать? – усомнился Бельцони.

– Вряд ли… Я так виновата перед ним, Марио! Зачем я пригласила его остаться… зачем вообще согласилась его видеть?

– Принцесса…

– Он уехал, он был не в себе. И впрямь меня любит… Как же он теперь? В России, совсем один… Как я буду вспоминать его глаза в момент расставания?

– Но, мадонна…

– Мне нельзя любить, мне нельзя дружить. Для меня любое чувство – слабость, преступление.

– Но разве у вас нет сердца? Или вы не из плоти и крови? Вы не устаете? И не нуждаетесь в сочувствии и понимании? Ах, принцесса! Вы не можете допустить слабости у себя. Вы горды…

– Наверное. Но я права. Я – несчастье его жизни. Я буду молиться, чтобы он поскорее забыл меня.

– Вы… любите его?

– В любом случае это не имело бы никакого значения. Ну, сыграй же что-нибудь! Марио, единственный мой друг. Ты не бросишь меня?

– Что за глупости, – проворчал итальянец, – простите, мадонна… Да благословит вас Господь. Так что же вам сыграть?

Возвратившись в Петербург, Ошеров ждал прибытия туда же из Москвы Алексея Орлова, но с изумлением узнал, что граф просил отставки у императрицы, причем сильно этим государыню прогневал. Но она, скрепя сердце, подписала его прошение. Орлов окончательно поселился в Москве.

Сергей Александрович вернулся из Италии печальный и мрачный. Он решил, что хватит с него любви к принцессам, несбыточных надежд и красивых сказок, пора устраивать жизнь, как все люди. Надо в уральском имении сменить управляющего, надо выстроить там новый дом взамен сожженного и наконец наладить хозяйство так, чтобы оно стало-таки приносить доход. Он начал даже подумывать о том, чтобы жениться, уехать из столицы и навсегда поселиться на Урале. Сергей не хотел признаваться себе, что отказ Августы от его любви что-то убил в нем, сломал нечто важное и хрупкое. Зараженный примером Орлова, Ошеров принялся хлопотать об отставке.

Планы были нарушены неожиданным известием: в Москве умерла престарелая тетка покойного батюшки Сергея, весьма почтенная старушка, о которой Ошеров, к стыду своему, совсем позабыл. Но она не забыла про него, завещав единственному оставшемуся в живых отпрыску Ошеровых перешедший к ней от мужа дом на Большой Ордынке и скромное денежное наследство. Это было очень кстати. Сергей поспешил в Москву на похороны почившей родственницы.

Деревянный домик, принадлежащий теперь ему, был невысоким, но просторным, богато и уютно обставленным. Он понравился Сергею. Здесь жила в девичестве его тетка Елена Ивановна, отсюда увез тайком юную Аленушку дерзкий и решительный пан Гориславский, совершив дело, для Елизаветинских времен небывалое. С тех давних пор дом не раз перестраивался и укреплялся.

На похоронах старушки Сергей оказался единственным из ее близких. Все ее дети умерли в младенчестве, прямых наследников не было, дядя Дмитрий колесил по Европе, тетка Елена на похороны не поспевала. Сергей повздыхал для вида – он почти не знал свою родственницу, да и дожила она до таких лет, что все вокруг только удивлялись ее долгожительству. Так что после похорон Ошеров, нимало не скорбя, первым делом поспешил в гости к графу Орлову.

– Его сиятельство не принимают! – как-то задушевно и почти испуганно прошептал старый дворецкий.

– Что-то случилось? – удивился Сергей.

Но откуда-то сверху, с лестницы, донесся грому подобный голос Алехана.

– Кто там? Нешто Ошеров? Впусти немедля!

«Что такое? Пьян, что ли его сиятельство?»

– Здравствуй, друг дорогой! Вернулся? Молодец! Выпить хочешь?

Сергей покачал головой, грустно приглядываясь к графу.

– И вам бы больше не след, Алексей Григорьевич.

– Ну это ты, братец, врешь. Я знаю, когда мне пить… и сколько… и с кем.

Он налил еще бокал, и, не спрашивая больше желания Сергея, наполнил и второй.

– Выпьем, голубчик, за человеческую подлость!

– Господи, граф! Что это вы… в таком настроении обретаетесь?

– Я подлец, Сережка. Любого спроси. Все забыто, друг мой, все… Треплется кто ни попадя: чесменский герой нынче с бабами воюет. Молчи! Знаю, ты меня предупреждал… Не напоминай.

– Алексей Григорьевич! Голубчик…

– То-то клеветникам теперь раздолье! Цареубийцей меня давно сделали, теперь кощунником выставляют. Мол, заманил авантюрьеру на корабль, да и обвенчан был с ней подставным лже-попом для надежности.

– Бред какой! – воскликнул Ошеров. – Нелепость, да какая подлая!

Орлов безнадежно махнул рукой.

– Да бросьте, не слушайте… – сказал Сергей. – Алексей Григорьевич, у таких, как вы, людей недостатка в завистниках никогда не было. А Москва вас любит! Для москвичей вы – кумир.

– Да… Москва. Осяду в ней совсем. Устал от столицы.

– Алексей Григорьевич, да зачем же вы…

– Все верно, друг мой. Царице больше не нужны Орловы. И каждый будет теперь перед Алеханом нос задирать – не привык я к этому! А дела государственные… Потемкин лучше справится. Пусть воз везет, коли впрягся. Друг юных лет… Дождался своего часа, богомол!