Ирина Измайлова - Собор

— Светлые волосы и темные глаза! — прошептала мадам де Монферран. — Как у Луи… Правда, Анри, он похож на нашего сына?

Огюст молча поцеловал жену и отвернулся.

Вскоре вернулся Алексей, которому повезло застать дома доктора Деламье. Приехали они вместе.

— Что это за мальчик, который упал с крыши вашего собора и остался жив? — деловито осведомился Деламье, вытирая вымытые руки…

— С лесов на крышу, — уточнил Алексей.

— Все равно высоко… — махнул рукой доктор.

Осмотрев Егорушку, он ничего опасного у него не нашел. Жар, по его мнению, был следствием сильного удара и еще истощения, которое было у мальчика очень заметно. Выписав кое-какие лекарства, Деламье посоветовал все время дежурить возле больного и удалился.

До ночи возле мальчика по очереди дежурили Варя и Анна, а когда около десяти часов Анна нечаянно задремала в кресле, ее разбудил тихий шепот хозяйки:

— Аня, иди спать. Я сама здесь посижу.

Экономка подняла голову. Элиза стояла возле нее, поправляя свечу на столике.

— Иди, иди, — проговорила она. — Мсье в библиотеке, а я чувствую, что это до утра, ну, по крайней мере, до двух ночи. А мне спать не хочется. Я побуду с мальчиком.

Анна ушла. Мадам де Монферран села в кресло и осторожно поправила холодный компресс на лбу Егорки. Но ей показалось, что он уже не так прохладен, и она встала, чтобы его поменять. Когда же вновь наклонилась над постелью, Егорушка вдруг открыл глаза… Сначала он несколько мгновений всматривался. Его взгляд был уже осмыслен. Разглядев лицо склонившейся над ним женщины, он улыбнулся и прошептал:

— Мамка!

Элиза замерла, стиснув в руке компресс. Холодная вода текла по ее запястью в рукав. А Егорушка проговорил тихо, счастливым голосом:

— Мамка, хорошо, что ты приехала… А то папка-то ведь убился до смерти… Я было с голоду едва не помер. А говорили, и ты померла. А ты вон, живая! И красивая стала, будто барыня… Ты не уходи от меня, ладно? Не уйдешь? Мамка…

— Не уйду. Спи, родной! — прошептала Элиза, подавляя в голосе дрожь и стараясь говорить без акцента (кажется, впервые в жизни ей это удалось).

Мальчик улыбнулся еще шире, закрыл глаза и уже не впал в забытье, а крепко, сладко заснул.

Весь следующий день он проспал крепким сном под воздействием снадобья, которым велел его поить Деламье. Ночь прошла спокойно, а утром третьего дня Егорка проснулся уже совсем здоровым.

Когда он открыл глаза, рядом с ним никого не было. Варя, видя, что он спит, и не думая, что он скоро проснется, отправилась в лавку.

Егорка привстал, сел на постели и с изумлением огляделся. Ему подумалось, что эту красивую комнату он просто видит во сне, и мальчик решил, что надо бы подольше не просыпаться.

Некоторое время он вертелся на кровати, разглядывая шпалеры и вазы. Потом ему захотелось их потрогать. Он спустил босые ноги на пушистый ковер и встал, одернув длинную, до самых пяток, Алексееву рубаху.

Несколько минут он бродил по гобеленовой гостиной, заворожено разглядывая шпалеры и осторожно, кончиком мизинца, прикасаясь к ним. Постепенно он стал верить, что не спит, тем более что ему захотелось есть, и он от этого не проснулся. От голода Егор обычно всегда просыпался.

Дойдя до двери, мальчик робко взялся за бронзовую ручку и повернул ее. Дверь открылась.

В коридоре тоже не было никого. Егорушка, озираясь, дошел до конца коридора, повернул и оказался на бронзовой лестнице. Спустившись по ней, он миновал вестибюль и, шлепая босыми ногами по мраморным ступеням, вышел в парадный дворик.

Сначала ему в глаза ударило солнце, и он зажмурился от яркого света, потом осторожно приоткрыл веки и замер, оцепенев… Его окружили удивительные существа, которых в первое мгновение он посчитал живыми. Теперь он догадался, что они бронзовые и мраморные, но непонятная живость их лиц, их тел и поз продолжала завораживать мальчика.

— Мать честная, богородица! — прошептал Егорка и даже перекрестился, испытывая одновременно изумление, восторг и испуг.

Он позабыл даже про свой голод и стал бродить между статуями, затаив дыхание, словно боялся, что они могут исчезнуть.

— Ты кто такой? — прозвенел позади него высокий голосок.

Мальчик обернулся. За его спиною, держа в руке наполовину съеденное яблоко, стояла девочка одних с ним лет или чуть помладше, в белом кружевном платье. У нее были большущие, круглые, черные глаза, круглые щеки, покрытые абрикосовым румянцем, и много-много круглых, черных кудряшек, раскиданных по плечам и по спине.

— Ты кто? — повторила девочка.

Егорка растерялся было, но тут же решил не сробеть, принял позу величавой небрежности и представился:

— Демин я. Егор. Рабочего Кондрата Демина сын. А ты кто будешь?

— А я Елена, — сказала девочка просто. — Но если хочешь, можешь звать меня Леной. А ты чего в рубашке ходишь?

Мальчик пожал плечами.

— В чем же ходить, коли штаны мои унес кто-то. А ты вот скажи: знаешь, кто такие эти? — и он указал на статуи.

— Это? — Елена засмеялась. — Они тебе нравятся, да?

— Красивые! — Егорка, как ни солидничал перед нею, не мог скрыть восторга. — Они мраморные, ага?

— Мраморные и бронзовые. Это греческие и римские боги, герои, цари. Этот вот Аполлон, а это его сестра Диана [67] Диана — в римской мифологии сестра бога Аполлона, богиня охоты. Изображалась юной девушкой либо с луком и стрелами, с охотничьими псами, либо с ручной ланью, в короткой тунике. . А этот большой бронзовый — римский император Октавиан Август [68] Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.) — римский император (с 27 г. до н. э.). .

— А это кто, ангел? — Егор указал пальцем на мальчика с крыльями и большим изогнутым луком.

Девочка опять засмеялась, весело тряся кудряшками:

— Тоже скажешь, ангел! Это Купидон. Его римляне звали Амур. Он бог любви. Вот как выстрелит в человека из лука, так тот и влюбится и страдать будет от любви.

— И пускай страдает, коли дурак! — сказал Егорка. — А умный бы не страдал, а взял да женился.

— Ну, а если бы она его не полюбила? — лукаво спросила Елена. — Амур же стрелял только в одного человека, а другой его мог и не любить…

Такого оборота Егорушка не ожидал.

— Коли так, худо! — вздохнул он. — Вовсе без мозгов Амур этот… Но все одно красивый. А кто ж их делал всех?

— Скульпторы, — ответила девочка. — Только очень-очень давно. Две тысячи лет назад, а то и больше…

— Ух ты! — не поверил мальчик. — А разве и тогда уже люди были?

— Были и еще раньше, — кудряшки Елены опять потешно затряслись. — Господь сотворил мир очень давно…

Мальчик смутился. Эта девчонка так много знала, что говорить с ней было страшновато. Но она все равно нравилась Егору.