Ирина Измайлова - Собор

— Что? — не понял Огюст. — Вы сказали?..

Полковник положил руку на плечо молодого офицера и, стиснув пальцами эполет, быстро заговорил:

— Послушайте, Монферран, вы же знаете: вчерашние перестрелки и сегодняшний бой уничтожили почти половину полка. Все старшие офицеры, кроме меня, погибли или тяжело ранены. Кто-то должен здесь остаться прикрыть отступление полка и уничтожить мост… А полк я доверяю вам. И сейчас отдам младшим офицерам приказание — передать командованию, что вы представлены мною к ордену Почетного легиона.

— Нет, полковник, — возразил Огюст, которого растрогали слова сварливого вояки, а сознание совершенного подвига наполнило новым мужеством. — Нет, вы не имеете права оставить полк.

— Напротив, — Дюбуа был мрачен и спокоен. — Я же поверил этому мерзавцу-крестьянину, я привел их всех сюда, не послушавшись ваших советов, и…

— И не приди мы к этим бочкам — все равно бы все погибли! Нет, вы напрасно себя вините, и в любом случае без вас солдаты не доберутся до нашего арьергарда. Разрешите мне остаться. Вы видели, как я плаваю, и мундир у меня все равно уже мокрый…

Дальнейшие события разворачивались с кошмарной и неправдоподобной быстротою.

Едва Монферран и отобранные полковником пятеро солдат заняли позицию под прикрытием брошенных крестьянских домишек на высоком горбу берега, как за деревьями негустого леса, подступавшего близко к реке, раздался конский топот и послышались несколько выстрелов.

— Казаки! — воскликнул один из солдат, различив среди листвы уже знакомые всем русские мундиры.

— Не стрелять! — приказал квартирмейстер. — Пусть покажутся, не то у нас всего тридцать шесть патронов — последние…

Он оглянулся на реку. Сверху хорошо было видно, как тянется по тонкому качающемуся мостику шеренга полка. Впереди двигались несколько пар солдат с носилками, они несли раненых, тех, что сумели вынести страшный переход.

«Если сверху казаки откроют по ним стрельбу, то перебьют многих, даже шальными пулями!» — подумал Монферран.

И вдруг подскочил на месте, пораженный неожиданной спасительной мыслью.

— Лонже! — крикнул он молодому солдату, который первым заметил казаков. — Быстро вниз! Вот вам огниво, живо поджигайте солому! Поджигайте сараи! Дым закроет мост, и они ничего не увидят. Потом и нас прикроет дым! Ну, марш!

Молодой солдат прямо-таки скатился к сараям. Через минуту сено, доски и утлые, трухлявые крыши бывших складов дружно занялись огнем.

В это время казачий отряд выскочил из леса и двинулся к домишкам.

— Огонь! — скомандовал Огюст.

Треснули шесть выстрелов. В ответ прозвучал мощный ружейный залп, однако казаки стреляли вслепую и никого из французов не задели, тогда как трое из них самих свалились с лошадей.

В отряде произошло замешательство. Многие казаки осадили лошадей.

— Целься! Огонь! — снова крикнул квартирмейстер.

Опять затрещали выстрелы. Еще двое всадников упали; трое, очевидно, были ранены, ибо кони их встали на дыбы, а сами они припали к седлам.

— Кто мажет?! — яростно прошипел Огюст. — Почему выстрелов шесть, а попаданий пять? Я вам помажу! Целься! Огонь!

Перезаряжая ружье, Огюст заметил, что из рукава его мундира стекает уже не мутноватая струйка воды, а что-то куда более темное.

«Тьфу ты, куда же меня царапнуло? — с досадой подумал он. — Локоть, кажется. Ах, не до того! Успеть бы только… Мост они уже перешли…»

И он опять закричал:

— Целься! Огонь! А теперь вниз, вниз, не то они нас здесь накроют! Вниз и за горящие сараи!

Расстреляв патроны до конца и уверившись, что полк Дюбуа исчез за рощей на левом берегу, Монферран принял решение отходить, ибо казаки уже спускались к воде, и одна минута промедления могла погубить шестерых французов.

— Быстро всем на тот берег! — приказал он солдатам. — И рубите канаты моста! Живо!

— А вы, мсье квартирмейстер? — спросил один из солдат.

— Без вопросов, черт возьми, когда вам приказывают! С этой стороны канаты тоже надо обрубить, не то бочки останутся господам русским, и они могут вновь навести мост! Вперед! Я переплыву реку и вас догоню. Дым меня прикроет…

Говоря это, он вытащил из-за пояса пистолет и сквозь просвет в клубах дыма выпустил последнюю пулю в приближающихся казаков.

Солдаты поспешно перешли Об по мосту. Когда последний из них, выскочив на берег, кинулся с ножом к веревочным креплениям, которые уже резали четверо его товарищей, Огюст обнажил саблю и что есть силы принялся рубить веревки на столбах. От пылающих сараев исходил жар, летели искры, и мокрый мундир молодого офицера за минуту почти совершенно высох. Огюст стал задыхаться в дыму, однако сумел перерубить все узлы и с облегчением увидел, что «бусы» из бочек быстро поплыли вниз по реке.

Он уже собирался нырнуть в воду, тем более что теперь ему страстно хотелось ощутить холод реки, но на пути его внезапно появилась фигура с ружьем, и возле своего лица он увидел тусклую сталь штыка.

— Прочь с дороги! — закричал квартирмейстер, со всего плеча ударяя саблей по штыку.

От его яростного натиска казак отступил, споткнулся на неровном скате берега и опрокинулся навзничь. Он оказался прямо под ногами офицера, и тот занес саблю, собираясь нанести новый удар и очистить путь к реке, которая была теперь в двух шагах от него.

— Ма-а-ма! — вскрикнул вдруг звенящий мальчишеский голос.

И Огюст увидел перед собою, под своей занесенной рукой, круглое, совершенно безусое лицо подростка с вытаращенными, вперенными в лезвие сабли голубыми глазами.

— А! Молокосос чертов! Дома надо сидеть! — прорычал Монферран и, отведя саблю в сторону, прыжком обогнул скорченную на земле фигуру.

Но он опять не добежал до воды. На него, вынырнув из клубов дыма, накинулся здоровенный детина в офицерском мундире, с длинной саблей в руке. Его лицо, покрытое копотью, усатое, злое, выражало неистовую решимость.

Огюст понял, что все решится в несколько следующих мгновений, а его чутье, чутье уже бывалого, опытного воина, подсказало ему, что этот враг пощады не даст…

Русский офицер фехтовал великолепно, и уже после нескольких его выпадов квартирмейстеру пришлось отступить. Он оказался вплотную к пылающей стене сарая, часть которой уже рухнула, образуя огненный провал. Дальше некуда было отступать, и Огюст, видя, что противник превосходит его в искусстве владения саблей, решился на отчаянный ход. Сделав обманное движение, заставив врага широко шагнуть вперед и утратить таким образом свое преимущество в росте, квартирмейстер изо всей силы нанес удар по основанию его сабли, рассчитывая выбить ее у офицера. Страшная ошибка! Монферран слышал, но в эту минуту позабыл о небывалой прочности русских клинков. От удара лезвие его собственной сабли разлетелось пополам, в руке его остался обломок длиною в ладонь. Этим обломком он успел заслониться от ответного удара, но тут же потерял равновесие и упал на спину, к счастью для себя, не в огонь, а в промежуток между двумя пылающими бревнами.