Амур Бакиев - Легионы идут за Дунай

– Так, так!!! Бей их! Африка, вперед!!!

– Лузитаны, молодцы! Так держать!

– Ты видел, как он его ткнул?! Смотри, смотри! Волочит за собой грязные потроха! Вон наступили на кишки! Здорово! Африка, вперед!

Ставки растут. В сенаторской и всаднической ложах секретари записывают суммы в три и пять тысяч динариев. Трудно понять, где арена, а где зрители. Амфитеатр представляет собой одно целое. Искаженные лица гладиаторов и искривленные хари пьяных от крови людей на скамьях сливаются в один образ. Низменный порочный облик Рима. В хохоте и улюлюканье выигрывающих и просаживающих деньги граждан бесчеловечного города мира совсем не слышны проклятья и мольбы гладиаторов, умирающих на арене.

Еще двадцать минут напряженного боя, и четыре оставшихся в живых лузитана приставляют мечи к обнаженным грудям двух последних африканцев.

На трибунах мат и ругань. Ставившие на «черных» требуют их смерти.

– Добить грязных свиней! Варвары! Падаль! Добить!

Получившие выигрыш более милосердны.

– Первого добить! Он плохо дрался! А второй, маленький, пусть живет! Маленькому – жизнь!!!

Израненные, шатающиеся от потери крови «лузитаны» в четыре меча приканчивают товарища с несчастливым жребием и под гром аплодисментов удаляются в каморки, вниз.

Траян под балдахином утирает пот со лба.

– Адриан! Узнай имя того лузитана, что уходил вторым от конца За ним большое будущее. Ну, что, Сабина? Ты сейчас выплатишь мне выигрыш или на Палатине?

Молодая женщина капризно надувает губы. Адриан ловит себя на мысли, что с неприязнью смотрит на родственницу. Кто бы мог подумать. Такой тяжелый мелочный, спесивый характер. Матидия рядом жадно пьет апельсиновый сок и обмахивается веером.

Авидий Нигрин, Глитий Агрикола и Лициний Сура с жаром обсуждают закончившийся бой. Нигрин перехватывает взгляд Адриана на Сабину и понимающе опускает глаза. Что ж, это его дело. Он только друг императора и приятель племянника по увлечению Грецией.

На арене ржут и беснуются лошади. «Парфяне» палицами молотят по обшитым кожей щитам «батавов». Те, не оставаясь в долгу, орудуют тяжелыми мечами. Схватка заканчивается вничью. Три на три. Но при отъезде с площадки контуженный мечом по голове «парфянин» валится с седла. Траян высочайшим повелением присуждает победу «батавам».

– Ave, imperator Trayan!

Гвоздь сегодняшних боев. Друг против друга стоят Сильвио в тяжелом вооружении и высокий худощавый далмат с сетью и трезубцем. Сильвио знает вся Италия. О безвестном далмате забудут к концу дня. Он всего лишь декорация, на фоне которой знаменитый боец блеснет своим высоким искусством.

– Браво, Сильвио!!!

Чемпион, стоя спиной к трибунам, поднимает тяжелый меч. Приветствует болельщиков и обещает: «Не стоит волноваться! Сейчас я устрою вам пантомиму!» Это его первая и последняя ошибка. Непростительная такому опытному профессионалу. Зрители погубили любимца.

Едва меч гладиатора вертикально вздымается вверх, далмат, как молния, бросает сеть-рету. Прочные волосяные петли намертво охватывают руку, голову и часть левого плеча. Сильвио бешено отпрыгивает назад и пол-оборота влево. Поздно. Ретиарий удивительно пластичным жестом затягивает нижный шнур. Мгновенно наступает левой ногой на конец удавки и сильно бьет правой по щиту противника. Спутанный тяжеловооруженный гладиатор валится навзничь. В тот момент, как бесполезный теперь уже щит отклоняется в сторону, далмат точным скорпионьим ударом вонзает трезубец. Податливая мягкая плоть живота Вскрик. Все происходит в одно мгновение. Присутствующие парализованы. Немыслимо.

Сторож Паллантовых садов и два-три недоумка из всей массы зрителей, поставившие на щенка-далмата, выигрывают по ставкам сто тысяч сестерциев. Завтра они уже купят себе дома в западной части Рима и будут разъезжать на носилках. А сейчас сидят, обалдевшие от счастья, и дурацки хохочут над всем стадионом. Цирк взрывается криками:

– Слава императору!!!

– Имя! Имя! – орут люмпены.

Глашатай объявляет в огромный рупор из медной жести:

– Рохо! Далмата-победителя зовут Рохо! Двадцать три года!

– Слава ловкому Рохо!

– Да здравствует придурок Рохо!

Император уходит в боковой проход. Зрители начинают покидать места, толпами устремляются к выходам. В общем гуле отдельные голоса:

– Да, повезло дуралею Тиберию. Больше не будет стучать в колотушку, гоняя в Паллантовых садах проституток и пьяниц. Завтра пролезет в квириты средней руки!

– Эх, мне бы эти сестерции!

Ливий жадно хватает Квирину за грудь:

– Я проспорил и готов платить!

– Ну не здесь же мне брать с тебя плату, ослик мой квиринальский! Пойдем в таверну Лукиана. Там в комнате и отдашь мне долг.

Прощелыга в застиранной тунике и веревочных сандалиях бьет себя в грудь:

– Сегодня же пропью все полученные от императора дупондии!

Почтенная матрона в окружении рабов морщит нос:

– Фу! Как пахнет кровью и потом! Хрис, подай мне флакон с духами!

Толстые, на тройной подошве, солдатские сандалии, подбитые бронзовыми гвоздями, гулко топали по брусчатке мостовой. Выйдя из амфитеатра, император повернул не налево, к Палатину, а в противоположную сторону, к Золотому дому Нерона. Телохранители из преторианской гвардии, успевшие за год привыкнуть к особенностям нового монарха, на ходу обогнали его и, следуя в некотором отдалении впереди, по бокам и сзади, принялись расчищать путь от народа. Плотина следовала за мужем, приотстав на три-четыре шага. Римские граждане, теснившиеся по обе стороны, низко кланялись цезарю:

– Ave imperator!

Траян, украшенный лавровым с красными розами венком, милостиво кивал в ответ. Внешность и одежда представляли собой разительный контраст в сравнении с покойным Домицианом. При проездах последнего Флавия, за десять-пятнадцать минут до его появления, мордастые раскормленные преторианцы очищали улицы с обеих сторон чуть не на целую милю. Переодетые охранники из городской стражи шныряли в толпе. Наконец, после всех принятых мер предосторожностей появлялись носилки, которые несли рослые лоснящиеся от масла негры и окружали тесным кругом личные телохранители. Орава музыкантов сотрясала воздух приторно-слащавыми аркадийскими мелодиями.

Рассказывали, когда первому цезарю поднесли лектику [152]для первого выноса в город, он недоуменно осмотрел лакированные столбики навеса, пуховые подушки и, расхохотавшись, объявил окружающим, что не страдает ни геморроем, ни параличом ног. «Впрочем, сохраните это сооружение, – добавил Траян, отсмеявшись, – через два десятка лет, глядишь, оно и понадобится!» От парадного императорского одеяния, введенного Домицианом, он отказался наотрез. Пурпурная, расшитая золотом стола отправилась в сокровищницу насыщать моль. Латинская туника с короткими рукавами старинного покроя и парадный панцирь воловьей кожи, украшенный серебряными бляшками, а также прочные солдатские каллиги, кое-где отделанные камнями, составляли повседневный наряд Цезаря Нервы Траяна.