Юлия Голубева - Калигула. Тень величия

— Ну ладно, я и не думала сердиться, — Ливилла улыбнулась.

— Скажи мне, что ты думаешь о Фабии Астурике?

Девушка усмехнулась, припомнив его недавнее неловкое признание в любви.

— Да ничего я о нем не думаю. Обычный юноша, хочет добиться расположения брата и получить какую-нибудь хлебную должность, — пожала она плечами. — Не пойму, чем он так мог заинтересовать тебя.

— Я ведь рассказывал вам с сестрой об убийстве гетеры Пираллиды.

— Конечно, я помню, как торжествующе хохотала Агриппина, рискуя навлечь гнев богов. Она ненавидела эту женщину.

— Так вот. С места преступления я унес то, что могло бы указать на убийцу гетеры. В ее пальцах были зажаты волосы. Судя по их длине, они были похожи на женские, хотя до сих пор в Риме есть мужчины, предпочитающие отращивать их и завязывать сзади в хвост на старинный манер. Бывший муж Друзиллы Кассий Лонгин долго носил подобную прическу.

Ливилла начала ерзать на скамейке от нетерпения, не понимая, к чему этот странный разговор.

— Но цвет этих прядей столь необычен, что когда я заглядываю в ларец, где храню их, то вижу перед собой будто расплавленное золото. А у Фабия Астурика, несмотря на короткую прическу, видно, как вьются у него волосы и, самое главное, цвет у них такой же. Я сравнил эти пряди с каждым, кого знаю, лишь у него волосы напоминают расплавленное золото. Я подозреваю, что он убил Пираллиду.

Ливилла в ужасе вскочила.

— Нет! Не может быть! Он мил и очарователен. И он — племянник Фабия Персика! К чему ему было бы убивать какую-то гетеру, которую он даже не мог знать? Астурик совсем недавно в Риме! К тому же ты говорил, что в доме гетеры убийц было двое.

— Какая разница, двое или трое, глупая гусыня, — рассердился Лепид. — Я говорю тебе, что волосы одинаковые. И я уверен, что Пираллиду придушил, а потом повесил этот Астурик! И не такой уж он милый! Втерся ужом в доверие к нашему императору, стал авральским братом, теперь ходит за ним по пятам, прислуживает, желая стать незаменимым.

— Ты просто ревнуешь его к Гаю. Боишься, как бы он не стал ему ближе, чем ты. Ты же в курсе этих слухов, что он намерен тебя объявить своим наследником, если у него не появится ребенок мужского пола.

Лепид наотмашь ударил ее по щеке, да так, что Ливилла затылком стукнулась о спинку скамьи. Она сжалась и широко раскрытыми от ужаса глазами уставилась на своего обидчика. Эмилий замахнулся:

— Заткнись, курица! Правду говорят, что у тебя нет мозгов! Я изобью тебя, если посмеешь еще мне перечить. Не смей защищать убийцу, иначе я предъявлю цезарю это доказательство и скажу, что убивал он гетеру по просьбе твоей сестры.

От этого наглого вранья Ливилла обомлела.

— Ты не посмеешь, — прошептала она. — Что плохого сделала тебе Агриппина? Я думала, ты любишь ее.

Эмилий расхохотался, и страшен был этот смех.

— Твоя сестра узнает, что именно ты донесла на нее. И гнев ее будет страшен. Она лично свернет тебе шею. А уж потом Калигула придумает и ей кару. А я останусь единственным его любимцем. Неплохо придумано?

Ливилла была на грани обморока. Неожиданно Лепид резко привлек ее к себе и осыпал поцелуями.

— Испугалась, моя птичка? Я пошутил. Я люблю вас обеих, но ты иногда своим упрямством доводишь меня до исступления.

Ливилла дрожала от страха, и он, чтобы успокоить ее, прибег к испытанному мужчинами способу. Страстная любовь после побоев. Через полчаса она уже рыдала у него в объятиях и клялась в верности.

— Я хочу, чтобы ты сблизилась с Астуриком и узнала для меня, кто он на самом деле. Мне слабо верится в его родство с Павлом Фабием Персиком.

Эмилий не хотел быть до конца откровенным с недалекой девушкой. Ведь только слово Клавдия Тиберия сыграло свою роль, чтобы Калигула поверил, что Астурик — родственник его любимого друга. А именно Клавдия видел тогда Лепид выходящим из дома Пираллиды. Он уже составил списки тех, за кем нужно пристально наблюдать. Фабий Астурик, Ирод Агриппа, Невий Серторий Макрон и Клавдий Тиберий. Инстинктивно он чувствовал витающую в воздухе угрозу, но не мог понять, от кого именно она исходит и в чем может обернуться для Гая Цезаря.

Если он будет начеку, то упредит удар и не даст заговору разрастись. К тому же не имея на руках доказательств наличия такового, он не сможет донести ни о чем императору. К тому же Клавдий — дядя Калигулы.

Лепид оставил Ливиллу в саду и ушел. Приближалось время начала скачек в Большом цирке, а у него было сделано несколько ставок.

Первой мыслью Ливиллы, едва затихли шаги ее любовника, было кинуться в свои покои и успокоиться, налив в чашу прохладного вина. Но она сдержалась. До ее ушей уже начали долетать чужие шепотки о том, что она превратилась в пьяницу. В Риме никто не уважал матрон, которые злоупотребляли вином, а она ведь сестра императора. Что будет, когда и до Гая дойдут эти нелицеприятные слухи? Гнев будет страшен и необратим.

Щека горела от удара, Ливилла хотела окликнуть кого-нибудь из рабов, чтобы они принесли что-нибудь холодное, но постеснялась. Опять пойдут кривотолки. Многие же видели, как она с Лепидом выходила в сад.

Впервые мужчина поднял на нее руку и грязно оскорбил. Раньше ругательства в ее адрес могли отпустить сестры, но Юния Клавдилла заставила всех ее уважать, одарив своей дружбой и доверием. Ливилла не могла понять, почему она позволила Эмилию так с собой обращаться?

Марк Виниций всегда был с ней обходителен, окружал ее заботой и вниманием, даже голоса никогда не повысил. Ей вспомнились недавние слова Астурика о том, что она прелестна, и говорил он это так нежно. Так почему же Эмилий Лепид так груб с ней и бесцеремонен? Да, он приводит ее в трепет и неистовство, она жаждет близости с ним, но должна ли она подвергаться унижению за свою слабость?

А как неприступно держала себя Клавдилла! Мужчины падали ниц к ее ногам, она сводила их с ума, манипулировала, толкала на безумства, кружила им головы. И уж вряд ли позволила бы кому-либо из них поднять на себя руку! Ни у кого даже и мысли б не возникло попробовать приручить ее подобным образом. Это Агриппина — любительница подобных эскапад, ее драки с Агенобарбом смаковал весь Рим, а они оба от этого получали извращенное удовольствие. Эмилий Лепид, хотя ему и далеко до дикого Домиция, тоже укрощает ее порой побоями и заставляет унижаться при людях, чего только стоит подсмотренная сцена на пиру.

Ливилла уже давно догадалась, что для Эмилия она просто прихоть, мимолетная цель, он попользовался ею и решил, что она теперь станет его рабой, как Агриппина, но, смотря правде в глаза, он ценил ласки сестры намного больше, их совокупления отличались необузданностью и страстностью, а с Ливиллой он занимался любовью как будто впопыхах, лишь бы сделать ей одолжение.