Юлия Голубева - Калигула. Тень величия

Мессалина недоуменно пожала плечами. Ей и это имя ни о чем не говорило, что ей за дело до тех, кто умер. Мальчишка заносчив не в меру, да и какой он друг императора? Девушка знала все окружение Калигулы, а вот Фабия Астурика не видела ни разу. Должно быть, Гай Цезарь когда-то и за что-то похвалил его, а тот возомнил о себе невесть что.

Мессалина решила молчать и зябко обхватила плечи руками. Она еле сдерживалась, чтобы не стучать зубами от холода. Легкая туника не спасала ее от леденящих порывов ветра.

— Да ты сама, видно, дешевая арабская танцовщица, раз прячешься тут от дождя. Все гостьи в шатре наслаждаются теплом от жаровень и пируют. Агриппина устроила грандиозный праздник, — решил поддеть ее юноша.

— Ну вот еще! — разъярилась Мессалина. — Я тоже гостья, просто непогода застигла меня далеко от шатра.

— А что же ты делала далеко от шатра? Переодевалась для очередного танца? — съязвил Астурик.

Мессалина испустила негодующий возглас:

— Моя семья познатней многих, собравшихся здесь! И не тебе судить обо мне, грязный плебей!

— Ой! Ну надо же! Тогда ты рискуешь опоздать на смотрины!

— Какие смотрины?

— А ты и не знала! — рассмеялся юноша. — Агриппина по просьбе брата собрала на своем празднике всех знатных римских красоток на выданье и с огромным приданым. Сам Калигула намерен присмотреть себе невесту.

— Скажи, что соврал, — хрипло проговорила Мессалина.

— Тебе-то какое дело до моих слов, арабская танцовщица? — надменно ответил юноша.

— Не смей так называть меня, наглец! Ты поплатишься за свои оскорбления! Валерия занесла руку для удара, но юноша перехватил ее и крепко стиснул локоть. Девушка охнула от боли, и он сразу же отпустил ее.

— Прости, я не хотел ни обидеть тебя, ни причинить боль, — вдруг смиренно попросил он. — Если ты одна из девушек, приглашенных Агриппиной, то можешь не беспокоиться. Гроза спутала все планы цезаря. Ему пришлось остаться во дворце, а я послан предупредить сестру, что не придет. Но непогода и меня застигла врасплох, заставив искать укрытия в этих густых ветвях.

Мессалина с облегчением рассмеялась.

— Я не сержусь на тебя, Фабий Астурик, — ответила она, потирая локоть. — Значит, у меня еще есть шанс стать императрицей.

— Но почему ты так уверена, что была бы избрана цезарем? — насмешливо спросил Фабий.

Мессалина весело рассмеялась.

— Да потому что нет в Риме никого прекраснее меня! — с вызовом произнесла она. — Мое имя Валерия Мессалина. И мой отчим дает за мной самое большое приданое!

Ее собеседник замолчал, девушка лишь слышала в темноте его частое взволнованное дыхание.

— Ты что? Так напуган тем, что делишь со мной укрытие? — спросила она, усмехаясь. — Ты же недавно называл меня арабской танцовщицей. Куда делась твоя наглость? Теперь и слова сказать не можешь в ответ.

Она вдруг почувствовала, как он коснулся ее ладони, и по шелесту листвы догадалась, что он встал перед ней на колени.

— Простишь ли ты меня? — спросил Фабий, и Мессалина услышала, как от волнения дрожит его голос.

— Прощу, — ответила она. — Но при одном условии…

— Я выполню любой твой приказ! — горячо воскликнул он.

— Если ты сказал правду о своей дружбе с цезарем, то должен указать ему мою кандидатуру на роль невесты.

Астурик застонал, сжимая ее ладонь.

— О, нет! — и столько горечи было в этом невольном восклицании.

Озадаченная Мессалина отстранилась:

— Но почему эта просьба так ужаснула тебя?

Юноша молчал, продолжая стоять перед ней на коленях. Валерия, недоумевая, тоже тянула паузу.

— В твоем стремлении подняться к вершинам власти нет ничего противоестественного, — наконец произнес Фабий. — Но как же любовь? Или ты любишь Гая?

Мессалина засмеялась.

— Любовь? О, нет, я не люблю никого, кроме себя! Мне не встретился еще тот мужчина, о котором я бы грезила дни и ночи напролет! Мой отец всегда внушал мне, что я настолько умна, красива и богата, что мой избранник должен быть равен богам. Но при этом он всегда добавлял: запомни, дочка, такого мужчины никогда не будет существовать в подлунном мире. Поэтому рано или поздно тебе придется выбирать между красотой и властью, знатностью и богатством, имея в виду, что тот, кто захочет взять меня в жены, может быть красив, но не иметь должности и влияния, или знатен, но беден, или богат, но простой всадник или выскочка-плебей. И я выбрала власть! Потому что, имея волю, выбирать уже не приходится, ты можешь просто брать от жизни все, что захочешь.

— Я бы выбрал красоту, — тихо сказал Астурик.

— Это выбор слабого! Того, кто хочет лишь созерцать, а не творить! — ответила Мессалина.

— Но это не так! — с отчаянием воскликнул Фабий. — Ты ничего не знаешь обо мне, чтобы так говорить. Если б ты дала мне шанс, я доказал бы тебе, что я и есть тот идеальный избранник, о котором говорил тебе отец.

— Наш император далеко не красив, но остальное в нем присутствует. Это власть, знатность, богатство. Три составляющих из четырех, а также его заявление о своей божественности. Он — идеал! А твоего лица я даже не могу разглядеть в темноте, и сомневаюсь и в знатности, и в богатстве.

Фабий беспомощно молчал, но буря в его душе могла по силе сравниться с той, что бушевала сейчас за их хрупким и ненадежным убежищем.

— Ну, надо же, я повергла тебя на обе лопатки, — легкий смех, будто пощечина, хлестнул по лицу. — Впрочем, твои речи так горячи, что я уже колеблюсь, не знакомы ли мы с тобой. Зачем ты попросил меня дать тебе шанс? Ты что, знаешь меня?

Юноша продолжал хранить безмолвие, ему нечего было сказать надменной девушке. Горячая узкая ладонь неожиданно коснулась его щеки.

— Ты плачешь? — испуганно спросила девушка.

Фабий резко отбросил ее руку.

— Это все дождь виноват. Надо выбираться отсюда, тебя скоро начнут искать слуги. Да и гроза может затянуться.

— А я никуда не спешу, — ответила Мессалина. — Мне кажется, мы еще не договорили, Фабий Астурик. Ты так и не ответил на мой вопрос.

— Я ничего не буду тебе говорить. Ты хоть и молода, но уже порочна, как и все римлянки. Тебе с колыбели внушали все премудрости предательства. Ты не веришь в любовь, а веришь лишь в деньги. Но деньги могут утечь сквозь пальцы подобно воде, а власть не защитит от тайных врагов и не убережет от кинжала в спину. А истинная любовь вечна!

Мессалина всхлипнула:

— Но как мне познать ту любовь, о которой ты говоришь, если меня окружают лишь охотники за моим приданым или те, кто хочет обладать моим телом. Мне никто, кроме тебя, никогда не говорил таких вещей. Во что же мне верить?

Фабий порывисто заключил девушку в объятия и прижал к себе.

— Ты хочешь услышать ответ? Так слушай, — зашептал он, перебирая пальцами спутанные ветром пряди ее волнистых волос. — Впервые я увидел тебя на рассвете, освещенную первыми лучами восходящего солнца. От твоего тонкого изящного силуэта исходило божественное сияние, ты была так прекрасна, что мое сердце забыло о новом толчке и замерло, пока я любовался твоей красотой, буйными черными кудрями, нежной грацией гибкого тела и изящными движениями рук. Ты что-то говорила своему спутнику и вдруг кончиком розового язычка облизнула пунцовые губки, и сердце мое сорвалось куда-то вниз. И тогда я понял, что предо мной стоит моя любовь, первая и единственная.