Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Ни то, ни другое. Я верну их тебе, но при одном условии. С сегодняшнего дня я объявляю Медвежий угол своей землей и облагаю его ежегодной данью.

Глаза Сиворга стали отчужденными и еще более злыми.

— Мое племя никогда не сидело под властью чуждых нам князей. Мы вольные люди и не желаем терпеть никакой дани.

— Я понимаю тебя, Сиворг, но и ты пойми меня. Все славяне когда-то жили отдельными племенами. Каждое племя имело своих вождей, богов и воинов. Зачастую племена враждовали, обильно текла славянская кровь, чем не преминули воспользоваться инородцы. Они нападали на ослабевшие народы, грабили их, сжигали их жилища, предавали сраму женщин, уводили в полон тысячи людей. И тогда племена решили объединиться. Так возникла Киевская Русь под одной мощной десницей великого князя. Он положил конец междоусобицам, собрал единое и великое войско, укрепил рубежи, построил много городов и учинил обширную торговлю с другими державами. Ныне Русь — мощное государство, коему подчинены все славянские племена. Правда, осталось единственное племя, кое считает, что в состоянии противоборствовать великой державе. Но это глупо, лишено всякого смысла. Селище Медвежьего угла войдет в состав Киевской Руси и станет платить положенную дань. Сие неизбежно. Нельзя не изменить, ни переломить ход нынешнего времени.

Сиворг, поглаживая на груди священный амулет, некоторое время молчал. Этот ростовский князь довольно умен. В облике его чувствуется сила, честолюбие и уверенность. Такие люди не отступают от своих слов.

— Я выслушал тебя, Ярослав, а теперь послушай меня. Слова твои разумны, но добрая воля сильнее рассудка. Мое племя ни в чем не нуждается. У нас есть всё: охота, рыболовство, скотоводство, богатые нивы, бортные леса, болотная руда, железо, умелые ковали и гончары. Зачем нам ходить под десницей великого князя и платить дань?

— Я не люблю повторять дважды, Сиворг. Либо ты примешь мое условие, либо я захвачу Медвежий угол силой.

— Ты чересчур отважен, Ярослав, но не думай, что ты не уязвим. Сейчас я подниму руку, и ты будешь убит.

— Еще раз скажу: глупо. Моя смерть ничего не изменит. Дружина одолеет твоих воинов и прольет много крови. Ты потеряешь всё, Сиворг, даже свою голову. Теперь я хочу услышать твое окончательное решение.

Сиворг понимал, что Ярослав не отступится. Война же не принесет племени пользы. Он глянул в лица жителей селища и увидел в них смятение. Соплеменники не пойдут на сражение с дружиной ростовского князя. И тогда вождь сказал:

— Я принимаю твоё условие, князь Ярослав. Мои люди не станут больше нападать на корабли и готовы приносить тебе дань.

Летописец напишет: взяв с племя клятву «жить в согласии» и платить ему дань, Ярослав «отыде в престольный град свой Ростов».

Первыми заметили ладьи, вошедшие из Вёксы в озеро Неро, ростовские рыбаки. Они во всю мочь погнали свои легкие челны к посаду, всполошено закричали:

— Булгары, булгары идут!

В городе ударили в набат. Тысяцкий Будан тотчас приказал собирать войско, а затем взобрался на стены крепости.

«Вот и пришел грозный, недобрый час», — подумал он и крикнул горожанам:

— Смолы, бревен и глыб поболе! Всё сгодится!.

Прибежал на стены и наместник. Зоркие глаза его, наполненные тревогой, вдруг стали изумленными, а затем веселыми.

— На первой ладье княжеский стяг, Будан Семеныч. Княжеский!

— Да быть того не может, — растерянно произнес тысяцкий. — Булгары с умыслом стяг Ярослава подняли. Издеваются, нехристи!

— Ты в своей кузне, почитай, половину зрения потерял. Да то ж наши ладьи, наши!

И чем ближе подходили корабли к крепости, тем всё радостней становилось на ее стенах. Когда князь Ярослав вышел с ладьи на причал, на него обрушился торжествующий гвалт:

— Жив!

— Жив наш князь!

— Слава Ярославу!

С колокольни храма Успения пресвятой Богородицы забил праздничный перезвон.

Ярослав глянул на стены и почему-то не увидел Березини со Святославом. Никак, за озером в новом тереме дожидаются. Уж так соскучился он по своей ладушке и ненаглядному чаду!

Настежь открыли входные ворота крепости. Встречу выбежали наместник Озарка и дружинники. Их лица хоть и были разутешенными, но что-то в них князя и настораживало.

— Здрав буде, княже. С добрым возвращением, — с поясным поклоном приветствовал Ярослава наместник.

— И тебе доброго здоровья, Озарка.

Обнялись, облобызались по древнему русскому обычаю.

— Как вы тут? Что-то боярина Колывана не вижу. Аль недуг одолел?

На лицо Озарки набежала тень.

— Да как тебе сказать, княже… В хоромах поведаю.

И поведал, тяжело, неспешно, с мрачным лицом. Вначале о появлении в Ростове дружинника Дерябы, о всеобщей скорби, о посылке к великому князю гонцов, дабы прислал новую дружину, а затем — об исчезновении из Ростова Колывана, сотника Горчака и прибежавшего в город дружинника.

Ярослав хмуро слушал и не мог внять, для каких целей всё это понадобилось?

— Ты что-нибудь понимаешь, Озарка?

— Да, княже… Мне трудно поведать. Язык не поворачивается… Ты уж, княже, крепись.

— Березиня?! — вскочил с кресла Ярослав.

Боярин отвел глаза.

Князь так тряхнул наместника за ворот малинового кафтана, что от него оловянные пуговицы отлетели.

— Да сказывай же!

— Крепись, Ярослав Владимирович… Березиня и сын твой Святослав отравлены.

— Что-о-о? — закричал Ярослав и в безумном отчаянии, с побелевшим лицом, опустился на лавку. Из глаз его потекли слезы. Жуткая весть, боль и терзание исказили его лицо. Ему стало трудно дышать, и Озарка побежал к оконцу, дабы распахнуть его, в покои плавными птицами залетели багряные осенние листья. Затем боярин кинулся к дверям и увидел в сенях Заботку.

— Лекаря зови!

Потрясение было настолько тяжелым, что оно свалило Ярослава. На какие-то минуты он даже потерял сознание.

Лекарь Фалей засуетился и перепугался. Он никогда не мог подумать, что могучий организм молодого князя может быть подвержен тяжелому недугу.

Ярослав никогда ни на что не жаловался, и Фалею, дабы не забыть свое лекарское искусство, приходилось исцелять людей из княжеского окружения.

Князь распростерся на ложе и тихо бредил:

— Березиня… Какая ты у меня пригожая… Сыночек. Ступай же ко мне, сыночек…

Ярослав встал с ложа на третьи сутки. Лицо его осунулось, глаза провалились, на лбу прорезалась глубокая морщина.

— Рано тебе подниматься, батюшка князь. Полежал бы еще, — сердобольно молвил Фалей.

— Належался. Кличь Озарку.

Боярин находился в соседней комнате. Он так и не отлучался в свои хоромы.

— Немедля отошли в Киев послов, чтобы отец мой дружину не высылал. Пусть гонцы скачут дорогой к Смоленску.