Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Но воспоминания о тяжелой утрате будут преследовать Ярослава очень длительное время, и даже из его предсмертных слов слетит имя Березини.

(Забегая вперед, скажем, что монах-летописец, сидевший у одра старого умирающего князя, ничего не понял, лишь пожал плечами: Ярослав о какой-то березе бредил).

Князь велел Заботке позвать к себе тысяцкого Будана, но того дома не оказалось.

— В своей кузне меч мастерит.

— И чего ж ко мне не явился?

— Нельзя-де от изделья отрываться. Меч добрую закалку потеряет. Сызнова бежать?

— Не нужно. Сам прогуляюсь.

Ярослав, в сопровождении Озарки, Бренко и Могуты (теперь, куда бы князь ни отправлялся, рядом с ним находились не только семеро дружинников, но и бояре; да и обычай того требовал) шел к кузне и размышлял о Будане. Честолюбив, по-хорошему честолюбив кузнец, а ведь простолюдин, из черни. Другой бы опрометью побежал, а этот достоинство свое чтит. Сколь бы не встречался с ним, всегда степенен, деловит, разумен в суждениях, и никакой тебе лести. Не зря его народ в тысяцкие выкликнул…

Народ! А ведь всё зависит от народа. Будь у тебя семь пядей во лбу, но любой властитель — что телега без колеса. Все его княжеские задумки осуществлял народ: крепость ставил, дороги прорубал, храмы возводил.

А кто на брань ходил? Не даром говорят: человек без народа, что древо без плода. А взять вече. Вот уж где во всю мощь проявляется народная воля. Князь же, как былинка в поле. Что народ порешит, так тому и быть, а коль князь заартачится — того могут с помоста скинуть и из града выдворить. Какая же силища в народе! Вот кто подлинный властитель.

И от этой неожиданной мысли Ярослав даже остановился. Почему-то раньше никогда и в голову не могла придти к нему такая думка.

— Что-нибудь понадобилось, княже? — тотчас спросил Заботка.

Ярослав молча отстегнул золоченую пряжку корзно и подал плащ меченоше, оставшись в коротком, чуть ниже колен голубом зипуне. [201]

— Что-то в жар меня кинуло.

Молвил неправду. Зачем парадное облаченье, когда идешь в кузницу? Так положено, сказали бы бояре. Любой выход князя в народ должен показывать черни, что идет их господин, чье корзно подчеркивает его безграничную власть, ибо никто, кроме князя, не имеет права накидывать корзно на плечи.

«Глупость всё это, — вкралась в голову Ярослава новая крамольная мысль. — Власть там, где молотом грохают».

Будан не вышел из кузни даже при виде князя. Он продолжал колдовать над мечом, не доверяя свое дело даже подручным. Но Ярослав не осерчал, напротив, вновь подумал о кузнеце по-доброму.

— Здрав будь, Будан Семеныч.

— И тебе здоровья, князь. Прости, что встречать не вышел. Оторваться не могу. Задумал я знатный меч сладить, дабы дамасский клинок как травинку пересек. Тут ко всяким премудростям надо приноровиться.

— Добрая задумка, — одобрил Ярослав.

— Добрая, князь. Коль слажу — сотни мечей можно наковать. На любую сечу неустрашимо выходи.

Будан поминутно совал меч в особый горячий взвар, то его вынимал, придирчиво осматривал и шаркал острием по стальной пластине, то вновь держал над раскаленными угольями и потом опять совал в железный чан с взваром.

На закоптелом медном лбу коваля выступили капли пота. Лицо напряженное, сосредоточенное.

Заботка накинул на широкую дубовую плаху, лежащую у ворот, свой полукафтан и пригласил присесть князя.

А кузнец всё колдовал и колдовал над своим издельем.

«Великий умелец. В ратный час он тысяцкий, а в мирное время — опять-таки кузнец. Творит! Творит, забыв обо всем на свете. Лучше его не трогать. Сиди — и любуйся его работай».

Ярославу и сказывать не надо, что звание кузнеца-оружейника самое почетное среди ремесленного люда, ибо он кует доспех и меч для защиты Руси. А сколь для того нужно сотворить?! Допрежь надо найти добрую железную руду…

Ранним утром, пока еще легкий туман не стал росой на траве, выезжает Будан с сыном-подручным в свое заветное местечко — в Меленковские болотца. Рассвет, но жаворонки уже мечут свои быстрые стежки в поднебесье. Легкий возок, в кой запряжен серый в яблоках конь, кормилец и баловень семьи — Серко, едет вдоль темно-зеленого тростника Неро, мимо дымниц и кузен, разбросанных по берегу, затем огибает Велесово капище на конце города и вступает в густой лес.

От Ростова до болот едва ли не десяток верст. Через мохнатые лапы сосен и елей чуть пробивается редкий солнечный луч. Часто приходится останавливаться и помогать коню, перетаскивать возок через толстые корневища деревьев…

Наконец, добрались до места. Закусили луком, лепешкой и квасом, чуток отдохнули, вытянули из возка лодчонку и столкнули ее на бурую, ржавую воду.

Руду черпали с самого дна черпаками на длинных ручках, а гущу сливали в деревянные бадьи. Потом Будан готовил времянку — печь-домницу, а сын добывал огонь. После того сели на поваленное дерево и взялись за ремни, приводящие в движение волчок.

Печь задымилась, а вскоре загорелась, подсыпанная под крутящийся волчок сухая трава. От нее разожгли костер, дабы обжечь на угли заранее приготовленные березовые полешки.

Толстым слоем высыпали жаркие угли на дно домницы, вырытой прямо в земле. Сверху положили железный лист, а на него высушенную уже руду из болота, выплавляя из нее железные крицы, [202]величиной с добрую лошадиную голову.

Ночевали в лесу, у костра, а чуть рассвело, повезли домой десяток железных криц…

В кузнечном горне гудит пламя, будто дикий зверь из клетки рвется наружу. Сын раздувает его мехами, домотканая рубаха на его спине уже промокла от пота.

Мехи — две сердцевидные планки, соединенные собранной в складки кожей. И, кажется, будто они дышат, как живые. Раздвигает сын — вдох, сдвигает — выдох.

Воздух выходит из мехов через сопло — глиняную трубку на узком конце планок, и сквозь отверстие в горне нагнетается туда.

Вот уже вишнево-красные полосы становятся белыми, и Будан останавливает сына-подручного. Огромными клещами он выхватывает из горна эти полосы, одну бросает на наковальню, другие закаливает: опускает в большой чан с холодной водой. Вырывается облако белого пара и, медленно растекаясь в воздухе, поднимется к закопченному потолку кузни.

Князь Ярослав уже ведает: полосы, закаленные таким образом один раз — железо, несколько раз — сталь.

Мечи же на Руси появились еще в девятом веке. Варяги похвалялись, что изготовление мечей «туземцы-славяне» позаимствовали от них, забывая о том, что на славянской равнине обитали не дикари, а даровитый и гордый народ, владетель мощной культуры, за коей, как и у всех соседних племен, стояли века традиций — воинских и ремесленных. Викинги никогда Русь не завоевывали, а русские кузнецы-оружейники в своих мастерских создавали не жалкие «варяжские» подражания, а собственные подлинные шедевры…