Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Я замолчал и строго посмотрел на Феликса. Но он ни моей реплики, ни моего взгляда, похоже, не заметил. И я продолжал:

«Хуже того: ты влюбился в свою…»

« Влюбился ?! — гневно перебил меня Феликс. — Боги нас создали, чтобы мы друг друга нашли. Вот как надо сказать! А ты мне про Августа, про то, что «поставили»… О чем ты?!»

«Хорошо, — сказал я, — скажу о том, что меня больше всего путает…»

Но Феликс снова меня перебил.

«Я знал, что ты испугаешься! — радостно вскричал он. — Ты сразу поймешь, что я ее не отдам! Ты прав — не уступлю, как когда-то уступал ее мать сначала Гракху, потом Тиберию, затем Юлу Антонию. Мать была призраком — с ней я мог себе это позволить. С ней не могу — боги не разрешат! Она для меня рождена и только со мной может спастись…»

Феликс чуть помедлил, и я успел вставить:

«…или погибнуть».

Феликс схватил меня за обе руки и испуганно теперь прошептал:

«Ты и это увидел!.. Тутик, спасибо тебе! Век тебе не забуду!»

«Что ты мне не забудешь? За что мне спасибо?» — удивился я.

А Феликс, пожав мне обе руки, отодвинулся от меня и встал со стула.

«Ты когда уезжаешь?» — вдруг спросил он.

«Не знаю. От меня не зависит… Думаю, что скоро».

«Вот за то и благодарю, что скоро уедешь», — грустно улыбнулся мне Феликс и направился к выходу.

«Погоди!» — крикнул я.

Он остановился возле имплувия — в моем римском доме экседра от атрия ничем не отгорожена, даже занавеси нет — остановился, обернулся ко мне и что-то тихо сказал.

«Не слышу!» — крикнул я, но со стула не встал и к нему не пошел.

Он сам сделал несколько шагов в мою сторону и сказал уже громче:

«Мы слишком много знаем друг о друге. Поэтому, когда начинаем говорить, нам приходится лгать… Можно я пойду, Тутик?»

Я медленно встал со стула и пошел его провожать.

На прощание мы не только не обнялись — мы не сказали друг другу «до свидания»…

XXVII. — Больше я его ни разу не видел, — сообщил Гней Эдий Вардий. — Он ко мне больше не заходил, к Юлии меня больше не приглашали. Когда дней через пять мне пришлось уехать из Рима, я не застал Феликса ни в Городе, ни на вилле. Я несколько раз наведывался. Я даже в Юлином доме о нем спрашивал, когда зашел попрощаться с юной вдовой. Она, как всегда, наградила меня своей улыбкой солнечной бабочки…Мне везде отвечали, что Феликса нет и, где он, не знают.

Я уезжал с надеждой, что Юлию Младшую скоро выдадут замуж и она перестанет брать уроки у Феликса.

I. — Я уезжал с надеждой, что Юлию Младшую скоро выдадут замуж, — повторил Вардий и продолжал: — Но скоро после моего возврата в Новиодун до меня дошли слухи, что Луций Виниций якобы отказался разводиться с женой, — он ведь, ты помнишь, был женат. Я эти слухи проверил, и они подтвердились: действительно, наотрез отказался, как его ни уговаривали, и Юлия Младшая по-прежнему оставалась безмужней.

II.В начале следующего года — того самого, в котором окончилась война в Паннонии — я получил послание от Феликса; до этого он ни разу не откликнулся на мои письма, которые я ему отсылал с каждой надежной оказией. Теперь он прислал мне новую часть своей поэмы о странствиях Венеры. Она называлась «Элизий Летей», по имени очередного сына Венеры, которого она родила на Сицилии от Меркурия.

Об этой Венериной станции я тебе тоже рассказывал (см. Приложение 1, XXXIII–XXXV). Помнишь? Венера, превратившись в Венеру Эрицину, стала богиней Смерти-в-Жизни, как ее иногда называют орфики. Птицей ее стал пеликан, который собственной кровью кормит своих детей. Спутницами стали Сирены. Сыночек ее…

Ну и так далее.

Никакой сопроводительной записки к стихам не прилагалось. Лишь в начале свитка, на котором стихи были написаны, рукой Феликса было начертано: «Тутику вместо письма»… Понимай, как хочешь.

Я понял так: амур-Ультор уже покинул Пелигна, и он теперь во власти нового амура, Элизия… А как еще прикажешь понимать?..

Но обращаю твое внимание: стихи об Элизии мне были присланы в начале года. И лишь в конце года произошло то, о чем я сейчас тебе расскажу.

III.Гней Эдий Вардий мне так рассказывал:

— За несколько дней до январских календ мне сообщили, что Феликс… он, наверное, уже перестал быть Феликсом, но как его теперь называть, я не знаю… я получил первое известие о том, что любимый мой друг выслан из Рима. Следом за этим скупым известием из разных источников начали приходить подкрепляющие и дополняющие сведения. Постепенно стала вырисовываться все более подробная картина, и чем подробнее она становилась, тем разноречивее.

Через год в Рим стали поступать стихотворные послания самого Пелигна. Они до сих пор поступают. Пелигн адресует их разным людям, но все они так или иначе, рано или поздно, ко мне попадают — доверенные люди их собирают, переписывают и мне отсылают. Пелигн именует их «письмами» или «скорбными элегиями». Большей частью эти стихи проясняют картину, но иногда как будто еще сильнее запутывают историю.

Я этот клубок долго распутывал. При этом я опирался, во-первых, на рассказы тех людей, которым я доверяю, во-вторых, на стихотворные свидетельства самого Пелигна и, в-третьих, на собственные знания предшествующих событий и обстоятельств и мои представления о том, к чему эти события и обстоятельства могли привести. Сочетая эти три источника, критически их осмысливая и решительно отвергая глупые слухи и грязные измышления, я, как мне думается, преуспел в своем изыскании и клубок почти до конца распутал.

IV.По факту ссылки: Пелигн был сослан личным эдиктом Августа без какого-либо судебного разбирательства, обычного или чрезвычайного.

Это была именно ссылка, а не изгнание, при котором человек лишается гражданских прав и имущества. Пелигн об этом свидетельствует:

То есть, с одной стороны, не самое строгое наказание и, казалось бы, даже легкое и щадящее. Но с другой — местом поселения были назначены Томы, городок на побережье Понта Евксинского, в устье Дуная, за Фракией, за Нижней Мёзией, среди диких и вечно воющих даков и гетов. Так далеко на моей памяти еще никого не ссылали.

V. — О постигшем его несчастье Пелигн узнал на Ильве. На этом острове он гостил у Котты Максима, сына Мессалы. И туда, на Ильву, прибыл гонец с Августовым эдиктом.