Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

Новгородцы, полные решимости, молча взирали на появляющуюся из леса владимирскую дружину. Построенные в боевой порядок еще утром и истерзанные ожиданием, они были готовы броситься вперед. Но князь Мстислав выжидал.

— Почто стоим? — возмущаясь, воскликнул Лука Меньшой. Одетый в витую кольчугу, перешедшую к нему от отца, в шеломе и с сулицею [43]  Сулица — род копья. в руках, выглядел он внушительно. Не менее воинственно смотрелся и его сосед Фрол. Заслонившись ладонью от яркого весеннего солнца, он внимательно рассматривал появившееся войско.

— Хитрят володимирцы. В лесу-то легче обороняться, — заметил Фрол.

— И в лесу достанем, — потряс копьем Лука.

— Э-э, брат, хватил: в лесу достанем. А ну как там сила сокрыта несметная? За деревьями ничегошеньки не видно. Мы в лес, а нам по рогам, и бежать мы будем аж до самых ворот Новугорода. Спешить в этом деле нельзя, — глубокомысленно произнес Фрол. — Выждать надобно.

Вскоре на открытое место выехали трое всадников. Воткнув в землю копья в знак мирных намерений, они не спеша направились в сторону новгородской дружины.

— Ты гляди, никак посольство? — удивился Лука. — Поди, нас испужались. И то, силища-то какая собралась! Это им не с Рязанью воевать. Одно слово — Господин Великий Новгород!

Новгородцы расступились, пропуская всадников к подножию холма, на вершине которого стоял княжеский стяг и разбит был шатер. Мстислав Мстиславович в окружении бояр и воевод встречал послов владимирских, сидя в кресле. Не зря же везли его в этакую даль. Думая, что войско ведет сам Всеволод Юрьевич и не видя княжеских знамен, ни самого войска, а только часть его, Мстислав чувствовал себя неуютно, без той былой уверенности, с которой он выступил за ворота Новгородского кремля.

Кузьма Ратьшич, ступив за порог шатра, склонил голову в знак приветствия. Склонили головы и стоявшие позади него два воина. С достоинством и важностью свершаемого он произнес:

— Бьют тебе челом, князь Мстислав, князья володимирские Константин и Юрий Всеволодовичи! Великий князь прислал сыновей своих, дабы защитить вежи земли володимирской. Я же, князь, в шатре твоем, чтобы передать тебе послание великого князя Всеволода Юрьевича.

Воевода, не торопясь, развернул свиток и, прокашлявшись, начал:

— «Здрав будь, князь Мстислав! Ты мне сын, а я тебе отец! Сыну же на отца не дело обиды иметь. Посему отпусти Святослава с боярами и дружиной вольно, не чиня обид, я же вольно пущу купцов новгородских с их товарами, кои взяты были на земле володимирской…»

— Погоди, — поднял руку Мстислав. — Ежели князь Всеволод Юрьевич отец мне, то почто он дружину супротив меня выставил? Что ты на это скажешь, князь Юрий? — обратился он к одному из стоявших позади воеводы воинов.

Юрий, а это был он, вспыхнув румянцем, шагнул вперед и, усмехнувшись, задиристо ответил:

— Не лукавь, князь Мстислав. Не мы пришли на землю новгородскую, а ты привел свое войско к Волоку. Не мы подняли Володимир супротив Новугорода, а ты пришел в Новугород, дабы возвыситься над всеми, потому и Святослава пленил, и бояр в Торжке в железах держишь.

В голову Мстислава непрошено заползла подленькая мысль: «Не пленить ли князя Юрия, тогда и Всеволод посговорчивее будет?» — но он поспешно отбросил ее прочь.

Подозвав кивком одного из бояр, Мстислав что-то ему тихо сказал, и тот, выйдя из шатра, скоро вернулся с лавкой в руках.

— Садись, князь, — предложил Мстислав миролюбиво. — Прости, но столец один, а князю негоже стоять как простому воину. Хотя, не признай я тебя в этом обличии…

— Прости и ты меня, князь. Уж больно захотелось увидеть, как послание батюшки моего примешь, — смутился Юрий.

— Признаюсь, удивлен несказанно, — покачал головой Мстислав. — Не узнаю князя Всеволода Юрьевича: мира хочет.

— Дозволь, князь, — вступил в разговор воевода Ратьшич. — На словах великий князь велел передать, что крови ему новгородцев не надобно. Досыта земля кровушкой насытилась. Ворог токмо и ждет, чтобы сокрушить рубежи земли русской. В дружбе сила, в единении. Потому великий князь велел передать, что прощает тебе Торжок и смещение Святослава. Уходи в Новугород с миром!

— А что ты скажешь, князь Юрий?

— И я тож скажу: уходи с миром. Мы же дождемся брата своего Святослава и тоже уйдем.

— Хорошо.

Мстислав медленно поднялся с кресла и, обведя взглядом своих бояр и воевод, сказал:

— Решение мое ты узнаешь, князь Юрий. За брата своего не тревожься, лиха ему не будет. Я уже послал в Новгород боярина Твердослава с моим повелением: отпустить с миром и Святослава, и бояр володимирских, и дружину княжескую. С тем прощай, князь.

Возвращались молча. Лишь когда подъезжали к сторожевому полку, Юрий спросил:

— Что выберет Мстислав для своих новгородцев: хлеб или кровь?

Оглянувшись на колышущиеся ряды дружины новгородской, воевода твердо ответил:

— Мстислав знает, что в трусости его никто не обвинит, а потому выберет мир. Вот те крест истинный, — перекрестился размеренно Ратьшич.

День до вечера и всю ночь простояли владимирцы в ожидании сражения, а утром с удивлением и к несказанной радости обнаружили, что поле чисто. Новгородцы ушли. Лишь дымящиеся головешки сторожевых костров напоминали о противостоянии.

К полудню пришел Константин, ведя ростовскую дружину, а еще через несколько дней братья приняли в свои объятия Святослава. Можно было возвращаться домой.

Воцарился мир: короткий, неустойчивый, но мир. На северо-западе Великий Новгород под тяжелой рукой Мстислава Удалого затих, выжидая и присматриваясь к новому князю; Рязань, сожженная, отстраивалась заново, обрастала народом и посадами, не помышляя о мести. Только Кир Михаил да Изяслав Владимирович, обозленные поражением, еще нет-нет да и покусывали, нападая малыми своими дружинами на порубежные городки земли владимирской. Галич и Волынь с их мятежами, кровью, изменами были далеко и, закрытые землей смоленской, не беспокоили Всеволода Юрьевича. Южная Русь, залитая кровью и своей, и половецкой, набиралась сил, не помышляя о соперничестве с Русью Белой.

Воцарился мир.

Всеволод Юрьевич все чаще задумывался о женитьбе. Княжеский терем без заботливых женских рук хирел, вызывая тоску и одиночество. Острота потери Марьюшки — так он ласково называл свою почившую жену — стиралась, и его взгляд все чаще останавливался на попадавшихся на глаза женщинах и девушках.

«Почему бы и нет? — размышлял Всеволод. — Я еще не стар, и сил во мне с лихвой достанет на молодую жену».

Тянуло великого князя именно к молодым. Словно их жизненные силы, молодость могли остановить неотвратимо надвигающуюся старость.