Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

Юрий развернул лежащую на столе карту. Она была старой, кожа местами протерлась и зияла дырами. Вглядевшись в очертания земли владимирской, в порубежные княжества, Юрий решил: начну с Рязани! Не раз усмиряли ее мечом, да все напрасно. После разгрома всякий раз Рязань отстраивалась, крепла и вновь проявляла свой гордый и неуживчивый нрав. А ежели сменить гнев на милость да предложить дружбу князьям? Неужто вновь бунтовать начнут? Не должны!

На следующий день Юрий Всеволодович собрал владимирских, суздальских, юрьевских бояр и объявил им свое решение:

— Всех рязанских мужиков, посаженных на землю, вернуть в Рязань, вольно, дав подводы и дорожные припасы.

— Государь, да как же так? — заволновались бояре. — Рязанские-то мужики обжились, хозяйство завели, на кузне, в гончарне…

— Кто же из бояр и служилых людей воспротивится моей воле, того не прощу! — возвысил голос великий князь.

— Обездолил! По миру пустил! — охали бояре, теребя бороды и подсчитывая убытки. Но делать нечего, волю княжескую надо исполнять.

В Москву, Ярославль, Ростов, куда пять лет тому назад расселили рязанцев, Юрий отправил гонцов с грамотами. В Петров, где в порубе томились рязанские князья, поехал сам.

Когда из земляной ямы на свет божий извлекли тюремных сидельцев, сердце Юрия тоскливо сжалось. Вид рязанских князей был ужасен: заросшие волосом, худые, изможденные, в истлевшем, висящем клочьями тряпье, сквозь которое проглядывало изъеденное язвами тело, усыпанные вшами как пеплом, они казались мертвецами, вставшими из могил. Чтобы солнечные лучи не спалили глаза, годы не видевшие света, князьям повязали полотняные полоски. Они, словно слепые кутята, натыкались друг на друга, падали, но радовались свежему воздуху, весеннему теплу, солнечным лучам. Только Изяслав — князь пронский, еще имевший крепкую одежду и здоровый вид, ибо был посажен Всеволодом Юрьевичем всего несколько месяцев тому, угрюмо проронил:

— Куда нас теперь? Не на плаху ли?

На что петровский воевода Афанасий Никитич с деланой радостью в голосе ответил:

— По домам, страдальцы, по домам! В Рязань, к своим женам, детишкам…

— Кого же благодарить за милость сию?

— Великого князя Юрия Всеволодовича! Ему кланяйтесь. Он перед вами.

Князья, сломленные благой вестью, опьяненные воздухом и свободой, упали на колени. Только Изяслав остался стоять.

Юрий, оглядев еще раз бывших узников, приказал:

— Князей помыть, одеть, накормить, через десять дней быть им во Владимире. С сего дня они не пленники, а гости мои, и обращаться с ними, как того требует чин! С тебя спрошу, коли что! — кивнул он в сторону воеводы.

Через десять дней рязанские князья предстали перед Юрием Всеволодовичем в Посольской палате. Они отдохнули, посвежели, приняли человеческий вид. Великий князь с трудом, но все-таки распознал каждого: Глеб, Роман, Кир Михаил, Святослав, Изяслав, Ростислав. Здесь же были и их воеводы, бояре, освобожденные ранее. Чуть в стороне, поддерживаемый монахами, стоял епископ Арсений.

Юрий встал с кресла, стоявшего на возвышении.

— Зла на вас не держу! — чеканя каждое слово, в полной тишине произнес великий князь. — Что было, то быльем поросло. Но и вы зла не таите. Отпускаю вас, ваших бояр, воевод и дружину вольно. Знаю, что вы немало телесных мук приняли, но не я вас в поруб сажал, я вас из него вызволил. Мало того, хочу, чтобы вернулись вы в Рязань не нищими. В возах, что стоят во дворе, немало отмерено злата-серебра каждому, за городом табун лошадей, обоз с едой и всяким добром. От вас же хочу одного: чтобы в земле володимирской видели не врага, а старшего брата, который всегда придет на помощь Рязани, только позови. Не войны, но мира хочу!

Юрий задохнулся от волнения и опустился в кресло.

— Дозволь слово, великий князь? — Из толпы рязанцев вышел князь Глеб, поклонился поясно и, со слезливой дрожью в голосе, продолжил: — До конца дней своих мы будем молить Господа о здравии твоем. Тебя же благодарим за милость, за щедрость, за мудрость. В том все едины и крест целуем в верности тебе, великий князь!

После крестного целования Юрий отпустил всех рязанцев домой. При прощании много было клятв, заверений, но, несмотря на это, червь сомнения точил доброе в душе князя: простят ли рязанские князья унижения, страдания, забудут ли они земляную яму, голод, болезни, не озлобились ли их сердца, не ожесточились? Может, надо бы было всех разом убить по пути из Петрова во Владимир да на татей шатучих возложить вину?

Несколько дней он мучился сомнениями и в конце концов решил: будь что будет. И слава Господу, что удержал от смертного греха.

Юрий не спал. Уже прошло два дня, как получил он письмо от Константина, но с ответом так и не смог определиться. Что ответить? Константин писал, что отец принял решение под влиянием злых советчиков и будучи слабым в уме, что великое княжение принадлежит ему и он его не уступит. В конце же письма шла приписка, что не хотелось бы кровь христианскую проливать, но ежели Юрий не внемлет слову, то придется это сделать.

В письме была явная угроза, и от ответа Юрия зависели дальнейшие действия старшего брата. Что же делать? Новоявленный великий князь не хотел обнажать меча, не хотел войны.

Решение подсказала Агафья Всеволодовна. Видя мужа озабоченным, с красными от бессонницы глазами и выяснив, отчего все эти ночные терзания, она вкрадчивым голосом посоветовала:

— А ты всю ношу-то на себя не взваливай, подели ее между братьями. Призови на совет бояр, воевод, епископа Иоанна.

— Ну нет! Только не Иоанна, — запротестовал Юрий Всеволодович. — А вот с братьями посоветоваться следует. Владимир и Святослав ноне здесь, за Ярославом и Иваном пошлю.

— Вот и хорошо, вот и славно, — ворковала Агафья. — Батюшка-то, Всеволод Юрьевич, упокой его душу Господи, не раз говаривал, чтобы ты на братьев своих опирался во всех своих делах, возле себя держал, вместо отца им был, а надо… и советовался с ними.

Вначале Иван, а затем и Ярослав по зову брата приехали в стольный град Владимир. Не виделись со дня похорон и потому встрече были рады. За столом было шумно, весело, вспоминали детские проказы, Ярослав с ужимками и прибаутками рассказывал, как ездил в Торопец на смотрины дочери Мстислава Удалого, как тайно проник на княжеский двор и что не только видел молодую княжну, но даже разговаривал с ней, сказавшись заезжим купцом. Видимо, торопчанка пришлась по сердцу Ярославу, потому что тот неожиданно, вполне серьезно, закончил свой рассказ просьбой:

— Сосватаешь ли мне невесту, брат Юрий?

— Не рано ли? Года не прошло, как похоронил половчанку! — улыбнулся великий князь.

— Не рано, — помрачнел Ярослав. — Одичаю я в своем Переяславле. Только и радость, что охота вольная, зверья много. Да наскучило по лесам гонять. — И уже тише добавил: — Не поедешь сватом, Константина попрошу. Ему не впервой.