Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век

— На беду вернулся я в Булгар. Царь Чельбир хочет породниться с тобой, великий князь. В тайном разговоре со мной просил передать, что готов отдать свою племянницу Зору за князя Святослава.

— Чего, чего? Князя Святослава? Племянницу? Уж не ту ли, что тебе люба?

— Ее, государь, — тряхнул кудрявой головой Роман.

Видя убитого горем молодца, Юрий Всеволодович невольно расхохотался. Утирая выступившие от смеха слезы, великий князь произнес:

— Насмешил ты меня, Роман. Пошел за счастьем, а вернулся с горем. А она-то что, лада твоя, покорна отцовской воле?

— Нет, государь, сказала, что лучше в Волгу головой с обрыва, чем за нелюбого замуж идти.

— Вона как! Да ты не кручинься. Святославу мы невесту уже сосватали, а что до племянницы царя Булгарии, то что-нибудь придумаем. Ты садись и расскажи ладком про дела посольские, — усаживая Романа напротив себя, уже серьезно проговорил Юрий Всеволодович. — Задумал я по весне город ставить в устье Оки на Дятловых горах. Места, ты сам видел, дикие, нехоженые. В лесах — мордва, черемисы, на Волге — булгары, а город ставить надо. Пора Володимиру Волгой владеть. Но об этом после, — остановил себя князь. — Рассказывай поначалу ты.

За те несколько дней, проведенных в Булгарии, Роман увидел многое. Юрий Всеволодович подивился цепкости взгляда своего посла и его умению размышлять над увиденным, сравнивать, доходить до сути. Рассказал Роман и про рыцарский турнир.

— Так, говоришь, отомстил врагу своему?

— Отомстил, государь.

— А что визирь? Царь Ошела брат ему?

— Думаю, затаится. Козни будет строить супротив меня, да мне не впервой. Главное, что царь благоволит мне.

— А племянницу свою отдаст за тебя? — улыбаясь, спросил князь.

— Нет, государь. Ему нужен зять, чтобы рода знатного и чтобы за ним сила воинская стояла.

— Так за тобой вся Русь стоит. А что род твой не княжеский — не беда. Коли сам я за сватовство возьмусь, неужто царь Булгарии воспротивится? — улыбнулся возникшей мысли Юрий. — Ты вот что, Роман Федорович, поезжай к отцу. Он тут, недалече. В Лютино, что под Суздалью. Перезимуешь, а по весне пойдем к Дятловым горам город ставить. Ты же повезешь в Булгарию грамоты от меня. На том и порешим.

Деревенька Лютино — три десятка дворов — жила трудами, тихо, сытно, размеренно и неторопливо. Новых хозяев в лице Дубравы и Федора Афанасьевича поначалу приняли как должное, а вскоре и полюбили.

Романа не ждали, и потому радости было сверх всякой меры. Андрейка за лето подрос, вытянулся, Федор Афанасьевич от болезни оправился, потихоньку ходил, приглядывал за хозяйством, помогал в меру сил Дубраве.

В деревенские дела Роман не вникал, а все свое время отдал Андрейке. Пока не лег снег, ходили вдвоем на охоту, ловили рыбу. Роман учил мальчишку владеть мечом, пока деревянным, метать стрелы в цель, скакать на лошади, не боясь ни оврагов, ни поваленных деревьев, ни изгородей.

Дубрава, тревожась за сына и провожая в очередной раз «воинский поход на половцев или ромеев», всякий раз просила:

— Вы уж поосторожней, шеи себе не сломайте!

Все шло хорошо, и только один раз, когда Роман с мальчиком возвращались, усталые, домой, Андрейка спросил:

— Скажи, отец, а почему ты спишь один? Ты не хочешь, чтобы у меня были братья и сестры?

— Ты еще очень мал… — начал было Роман.

— Мне уже девять, — возразил Андрей, — и я знаю, как появляются на свет Божий дети.

Роман остановился, присел перед мальчиком и, положив ему руки на плечи, доверительно сказал:

— Я не хочу тебя обманывать, но и правды сказать не могу. Придет время, и ты все узнаешь. А мама твоя мне люба. Вот те крест, — перекрестился Роман. — Ну, а что не делю я с ней ложа, на то есть причина.

Больше подобных вопросов Андрей не задавал, но и без того двойственность положения доставляла Роману немало огорчений.

Как-то незаметно прошла зима. Сошел снег. Началась пахота. Близилась разлука. Роман, терзаемый ожиданием, все чаще уединялся, чем вызывал недоумение и тревогу у близких. Наконец, на Духов день прискакал из Владимира гонец: великий князь призывал Романа к себе.

В последний раз, вспенив воду веслами, лодки и насады ткнулись носами в глинистый волжский берег, над которым нависали поросшие лесом Дятловы горы.

— Здесь, на откосе, выгружаться, — указал великий князь и первым сошел по перекинутой доске на берег. За ним последовал набольший воевода Петр Ослядюкович, воевода строительной дружины Арефий Никитич, бояре, горохом посыпались за борта насадов и лодий гриди, дружинники, работный и пахотный люд владимирский и суздальский.

— Может, правее, на окской косе расположимся? Там положе и речушка течет, неглубокая, но светлая, как божья слеза, — предложил Арефий Никитич. — Я тут по осени был, все высмотрел.

— Веди! — приказал князь.

И правда, лучшего места для расположения строительной дружины не сыскать: обрывистый склон разрезала ложбинка, в которой, журча на камушках, перекатывалась речушка.

— Здесь и дорогу на кручу вести легче, — настаивал на своем Арефий Никитич.

Князь и сам видел преимущества этого места, но отменить приказ не захотел.

— Придут городчане, ростовцы, смоляне — разместим их здесь. А теперь, воевода, посмотрим, где граду стоять. Веди, коли бывал уже в этих местах.

Продираясь сквозь заросли орешника, Юрий Всеволодович, воеводы и десяток гридей охраны двинулись по склону вверх. Вначале попадались навстречу березки, сосенки, кои корнями, словно паучьей сетью, оплели склоны, а к концу подъема стеной стали вековые дубы.

— Далеко ли дубрава простирается? — обозревая ровную как стол площадь, поросшую дубняком, спросил воеводу строительной дружины великий князь.

— До противоположного склона, что к Волге сбегает, — ответил, радостно сияя глазами, тот. — А дуб-то хорош! Из таких бревен и стены что каменные, никакими пороками не расшибешь. Там же, за речушкой, — показал рукой Арефий Никитич на юг, — поначалу дуб, а далее сосна, лиственница. Токмо хоромы княжеские ставить из тех стволов: ровные, белые, душистые.

— А что, — обернулся Юрий к воеводам, — место знатное, здесь и быть граду! Стены вести по берегу окскому, по берегу волжскому, а замкнуть по берегу этой лесной речушки.

— Ого! — невольно вырвалось у Арефия Никитича. — Так здесь поболее трех верст кряду будет. Не осилить нонешним народом.

— Осилим! — уверенно произнес Юрий. — Миром возводить град будем, ибо служить ему всей земле володимирской!

К вечеру подошли городчане. Устин Микулич был несказанно рад встрече, рад тому, что великий князь наконец-то решился возводить крепость, им присоветанную, и потому ходил по берегу важно, эдаким задиристым петушком, встревая везде и всюду с советами, пока Юрий Всеволодович не приказал ему: