Юрий Галинский - Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!

К нему подошли братья Гоны. Теперь Фрол держался поспокойнее, но бледное лицо его по-прежнему было зло и угрюмо.

— Про Егора и Сеньку часом не спрашивали?

Гордей насупился, ответил с неохотой:

— Сказывал ордынец: поймали позавчера в лесу какого-то парня, судя по всему, Сеньку, а Клепа будто сам к ним пришел.

— Врет окаянный! — снова рассвирепел Фрол. — Чтоб Егор да стал иудой?! Загублю ордынца за слово такое!

— Ты зря не ярись! — буркнул Гордей, схватив его за плечи. — Я еще не все сказал. Поведал татарин: пять дней тому прибилась к их чамбулу воровская ватажка. Места здешние тати хорошо знают, водят ордынцев по чаще и топям, люд православный ловят. Вот оно как!

— Да чтоб Егор пошел на такое!.. — в гневе воскликнул и Любим. — Неужто ты, атаман, поверил? — бросил он на него хмурый взгляд.

— Оговорил Клепу ордынец! Оговорил! — замахал руками вертевшийся, как обычно, возле Гордея Митрошка.

— А Рудак? — напомнил кто-то из лесовиков.

— Сказал тоже! Гуся от воробья не отличит, а туда же! — напустились на него другие.

— Будет, молодцы! — остановил спор Гордей. — Чего расшумелись? Клепа не предаст, в том у меня нет сомнений. И все ж татарин, должно, не врет. Как ни выпытывали мы с Васильком, одно твердит: пришел-де рыжий урусут к ним сам…

Те из станичников, кто не знал Клепу, встревожились, но робея грозного вожака, молчали.

Теперь, когда пленник подтвердил, что к ордынцам пристала воровская ватажка, Федор больше не сомневался: на дороге рядом с конными крымцами он видел Епишку. Едва порубежник поведал об этом, как забеспокоились уже все… Пусть Клепа не выдаст их, но в полон к людоловам попал отрок! Что, если рябой станет пытать его и заставит показать, где лесной стан? «Вот кто, оказывается, иуда, что предавал их всегда!..» — пришло на ум тем, кто был в разбойной ватаге с давних пор.

Атаман тут же велел всем возвращаться в стан, чтобы собрать нехитрые пожитки, а затем укрыться на новом месте в лесной глухомани, подальше от своего бывшего пристанища.

На следующее утро, дождавшись возвращения дозорных, которых еще затемно послали на разведку, станичники направились к месту засады. Ордынца и лошадей оставили в лесу под присмотром старого тарусца Ваулы. Марийка, хоть ее и пытались отговорить атаман и Федор, пошла со всеми…

Да и попробуй не уступить такой!.. Проснувшись утром, мужики ахнули: будто из сказки явилась к ним девица красная. Темно-русую косу, уложенную на голове венцом, прикрывал лоскут яркой ткани, вместо разорванной рубашки на Марийке были мужская косоворотка и порты, ноги обуты в сапоги, на плечах овчина. Где найдешь в лесу женский наряд? Вот старый Ваула и приодел девку как смог.

— Вишь ягодка! — залюбовались Марийкой лесовики. — И не скажешь, что у ордынцев в полоне побывала… Красна девка, ничто не скажешь. Повезло нехристям…

— Как тебе, дурню! — огрызнулась Марийка.

— Чего к девке пристали? — прикрикнул на насмешников Гордей. — Поскорее собирайтесь. Денек сегодня будет горячий…

Прошло несколько дней, а Шуракальская орда по-прежнему продолжала стоять под Тарусой. Несмотря на настояния Алимана, Бек Хаджи не торопился выступить на помощь Тохтамышу. В первые дни нашествия крымцам удалось захватить много пленников. Ежедневно невольничьи караваны отправлялись в долгий, скорбный путь. Лесными тропами и проселочными дорогами до Тулы, там начинался Муравский шлях, затем безлюдными степями Дикого поля ясырь гнали в Крым…

Велев никого не впускать в свой просторный шатер, Бек Хаджи полулежал на персидском ковре возле костра, разведенного рядом. Вчера ни с чем возвратился мынбасы Мюрид, который во главе своей тысячи был послан ханом вдогонку за бежавшими с поля битвы урусутскими всадниками. Ему так и не удалось перехватить их: переправившись через Оку, они скрылись в лесных дебрях. А утром в шатер явился мынбасы Солиман, и тоже с пустыми руками — его нукеры так и не догнали тарусскую княгиню, хотя тысяча, которой он командовал, состояла из самых отважных багатуров. Пока они рыскали по дорогам, княгиня глухими лесными и болотными тропками, где верхом, а где и пеше, добралась до Рязани. Когда Беку Хаджи сказали об этом, он в гневе чуть было не отдал наказ выступить на коназа Олега, но вовремя одумался.

Разгневанный хан чувствовал, как неуемная ярость, закипая где-то в тайниках его души, все больше охватывает голову. Он злился на своих незадачливых тысячников, на урусутов, на бека Алимана, даже на телохранителей, скрытых у входа в складках шатра, которые то и дело кашляли и сопели.

Мысли Бека Хаджи перенеслись к урусутской полонянке, и тотчас гнев его понемногу стал утихать, а страстное возбуждение заставило сильнее биться сердце… Как она молода, стройна и пригожа! Как красивы ее длинные каштановые волосы! Как прекрасны карие глаза! Но самое главное: она похожа на его мать!.. Настя!.. Как сладко звучит это имя! Словно журчание ручейка, что течет неподалеку от его дома в горах.

Бек Хаджи несколько раз повторил вслух:

— Настя, Настя, Настя…

Да, ее имя так же прекрасно, как она сама. Когда Бек Хаджи возвратится в Крым, она станет его главной женой. Она родит ему сыновей, которые по праву унаследуют его власть, богатство и могущество. От тех трех жен, которые у него есть, на свет появляются лишь одни девчонки; их уже четыре.

Она сразу привлекла его, эта урусутка. Такого с ним еще не бывало. Наверное, потому, что он всегда представлял себе любимую женщину похожей на свою мать, но не встречал таких ни среди генуэзок, ни среди татарок, ни среди других…

Как она была хороша, когда евнух привел ее вчера в шатер, умащенную благовониями, в нарядных одеждах!

Бек Хаджи, прикрыв глаза, вспоминал это, и жгучее желание опять насладиться прекрасной урусуткой все больше овладевало им… «Приказать, чтобы ее привели сюда сейчас снова?.. Нет! Лучше я сам пойду в урусутскую избу, где поместили Настю, в шатре она жить не захотела…»

Хан взял из дорогой, черного дерева шкатулки, что лежала рядом на ковре, медное зеркало в золотой оправе. Взглянул на свое смуглое, с тонкими черными усиками лицо и самодовольно улыбнулся.

Если бы несколько дней назад кто-то осмелился ему сказать, что он будет прихорашиваться перед зеркалом, прежде чем войти в юрту к самой знатной и красивой женщине, Бек Хаджи приказал бы отрубить лгуну голову. И вот он волнуется, собираясь к простой урусутской полонянке, которую захватили его нукеры!

«На все воля Аллаха!» — подумал шуракальский хан и хотел уже крикнуть телохранителям, чтобы они сопровождали его, как вдруг в шатер вошел начальник стражи и, смиренно кланяясь, доложил:

— У входа стоит бек Алиман. Он хочет видеть пресветлого хана.