Юсуф Зейдан - Азазель

— Довольно, Марта, довольно об этом.

— Но я хочу все рассказать тебе, чтобы ты знал, как жестока была ко мне жизнь.

Рассказ Марты потряс меня до глубины души, особенно когда я узнал, что этот ее муж, несмотря на всю свою телесную грузность, с женщинами не спал и только с Мартой забавлялся подобным образом. Когда Марте исполнилось пятнадцать, мать умерла, и муж запретил ей выходить из дома. Он неделями пропадал по своим делам и, возвращаясь, хотел видеть, что игрушка его дожидается.

Слезы ручьем катились на платье, но Марта во что бы то ни стало пожелала продолжить рассказ. Может быть, воспоминания давили на нее тяжким грузом и она испытывала потребность с кем-нибудь поделиться, а может, она хотела донести пережитые ею страдания именно до меня. Вытерев слезы, Марта продолжила:

— Его толстые губы расплывались в довольной и глупой улыбке, когда я спешила к нему с тазом с водой, чтобы поскрести задубевшие подошвы его ног губкой. Так советовала мать, и мне приходилось делать это каждый раз, когда он разваливался, притворяясь уставшим, на глинобитной скамье при входе в наш небольшой дом из двух комнат. За несколько недель он привык к тому, что я мою и скребу ему пятки, и стал требовать, чтобы я терла их до того момента, пока он не засыпал. Спал он сидя и громко храпел… Спустя некоторое время он стал приказывать мне запирать дверь и садиться рядом так, чтобы пальцами правой ноги он мог играть с моими сосками, пока не заснет… Эта ненавистная игра продолжалась несколько недель, а потом настал день, когда он велел мне снять одежду и сесть у него в ногах, после чего одной ногой он начал залезать мне в разные места, в то время как я должна была скрести ему другую ногу… Как-то раз одним очень жарким полднем я растирала ему ноги, и он засунул палец ноги мне в рот, приказав сосать его! Я отказалась, и он в ярости ударил меня ногой в живот. Я вскрикнула и упала на пол, а он захрюкал от удовольствия, видя, как я, голая, валяюсь и стону под ним. Возвышаясь, он стоял надо мной, и мне казалось, что огромный камень готов обрушиться на меня с гребня высокой скалы. В тот момент мне хотелось, чтобы он снял с себя одежду, лег на меня и любил так сильно, чтобы я умерла под ним и больше никогда не испытывала таких мучений. Но он не сделал того, о чем я мечтала. Вместо этого он наступил ногой на низ моего голого живота и принялся тереть там… А при этом еще и смеялся. Я и сейчас чувствую на себе шершавое прикосновение его пятки.

— Не думай об этом, Марта, и благодари Господа за то, что освободил тебя от этого бесчестного человека.

Марта ненадолго замолчала: уставившись на свои колени, она погрузилась в щемящие воспоминания о прошлом, а я рассматривал ее щеки и длинные ресницы. Из глаз Марты побежали тонкие ручейки слез, окрасившие щеки легким румянцем, отчего ее лицо посерьезнело, а затем стало каким-то безмятежно-задумчивым и ранящим сердце. Мне захотелось прижать ее к себе, но я побоялся сделать это. Ах, если бы в тот день я отважился подняться, отереть ладонью ее нежные щеки и прижать ее к своей груди, гладить ее волосы и, прикрыв глаза, вдыхать исходящий от нее тончайший аромат!.. Она склонила бы голову мне на грудь, а я распростер объятья и принял ее в них, и мы бы притихли и застыли… как статуя из белого мрамора — в напоминание людям.

Ну почему я не обнял ее тогда? Почему оставался неподвижен и не предпринял ничего, выжидая, пока она закончит рассказ? Марта перешла на шепот:

— Я валялась у его ног и кричала, пока он не убрал ногу, после чего вскочила, бросилась к двери и в ужасе выбежала на деревенскую улицу, напуганная и голая. Мои крики разлетались по проулкам, а люди стояли и смотрели. Одна женщина привела меня к себе домой и дала старую рубаху прикрыть наготу. Вечером собрались люди, и этот пришел, пьяный, тряся своими жирными телесами, и заявил, что разводится со мной, потому что я не могу иметь детей! И он выгнал меня из нашего дома. Жить мне было негде, и я отправилась к тетушке в ее старый дом в городе Алеппо, где прожила три последних года. Там я и научилась петь. А когда нам стало совсем невмоготу и я устала от бесконечных домогательств, мы перебрались сюда, чтобы жить здесь вдвоем… Рядом с тобой.

— Утри слезы, Марта, и иди домой, пока не пришли мальчики — они будут уже скоро.

— А ты придешь ко мне, когда освободишься?

— Да, я приду перед закатом, чтобы увидеть тебя возле хижины, и завтра тоже приду. С этой минуты не будет дня, чтобы я не встретился с тобой.

Сам не знаю, как я осмелился произнести последнюю фразу. Марта обрадовалась моим словам, а я был счастлив оттого, что она улыбалась, и взгляд ее просветлел. Она торопливо направилась к выходу, но у дверей задержалась и, обернувшись, сказала:

— Я буду ждать тебя, не опаздывай, Гипа.

Когда она произнесла мое имя, мне показалось, что это говорит ангел, воскресивший меня от смерти в Судный день, чтобы я очнулся ото сна и растворился в Божественном свете. Закрыв лицо прозрачной шелковой вуалью, Марта вернулась на пару шагов и прошептала с тихой укоризной:

— Когда я спрашивала тебя, ты ничего мне не ответил, а когда ты спрашивал меня, я тебе все рассказала.

— Сегодня я поведаю тебе обо всем, что ты захочешь узнать.

Когда Марта вышла из библиотеки, я вскочил, чтобы подсмотреть за ней сначала в извилистую щель в стене, затем — в отверстие между деревянными шкафами, а потом — в мое единственное окно. Я видел, как она идет к монастырским воротам, забирает немного вправо, чтобы спуститься с холма, и мало-помалу исчезает из поля моего зрения. Когда она совсем скрылась, я тоже перестал существовать. Меня стали одолевать немыслимые надежды, пока я не очнулся и не обнаружил, что стою, привалившись к стене, и рассуждаю сам с собой о том, как удержать ее от того, чего она так хочет, и вырвать шипы страсти из своего сердца. Я мечтал скоропостижно умереть в этом состоянии, чтобы покончить со своим замешательством.

Солнце клонилось к закату, я услышал голоса приближающихся мальчиков и приготовился встретить их, рассчитывая не слишком затягивать репетицию.

Когда мы закончили, я объявил, что нынешняя репетиция — последняя и, начиная с завтрашнего дня, мы будем встречаться в церкви по воскресеньям… Все вместе мы спустились к подножию холма.

Марта ожидала меня у дверей хижины. На ней было милое домашнее платье, галабея, какие обычно носят местные женщины, но выглядела она в нем восхитительно. Марта пригласила меня войти в дом, а ее тетушка угостила каким-то прохладительным напитком, теперь уж и не помню из чего. Помню только, что на вкус он был очень хорош. Пока я пил его маленькими глотками, мой взгляд тонул в медовом море колдовских глаз Марты, сидящей передо мной на земле. В верхнем разрезе ее галабеи виднелась ложбинка между грудями, и я не мог оторвать от нее глаз. Марта, заметив мое оцепенение, закрыла разрез руками, не переставая при этом улыбаться и бросать на меня кокетливые взгляды, закусив нижнюю губу.