Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

Отдав Олегу золото и старшую дружину, Рюрик посчитал себя свободным от всех дел и уверенным если не в своем будущем, то в будущем собственного сына. Но долго в этих сладких грезах ему пребывать не пришлось: Перемысл в его городе придирчиво и строго отбирал добровольцев, которых, к сожалению, оказалось куда больше, чем на то рассчитывали и Рюрик, и Воята, а вчерашний смерд, чудом каким-то вырвавшийся в воеводы Ставко, учил их стрельбе из лука, тут же отбирая лучших себе. И Перемысл не препятствовал ему, а безропотно подчинялся выскочке с еще мальчишеским вихром на лбу. Рюрик терпеть не мог проявлений чужой воли и власти в своем присутствии, но — терпел, помня каждое слово берестяной грамотки Сигурда. К счастью, и Ставко, и Перемысл вскоре уехали поближе к Смоленску, но, когда через земли Господина Великого Новгорода пошли разноплеменные отряды по одному только зову нахального молодого конунга русов, он вдруг встревожился и послал гонца за Воятой.

— Известно ли посаднику Великого Новгорода, что через наши земли идут вооруженные толпы?

— Русы платят исправно, князь Рюрик. И за проход, и за прокорм. Я расставил тиунов по всем дорогам, жалоб пока не было.

— Почему Новгород всегда считает деньги, а не людей?

— Полагаю, что это — забота конунга Олега. Ты, князь Рюрик, присутствовал на Совете Господ, и счета вооруженных людей мы не оговаривали.

— А твои воеводы не могут сообразить, какую силу собирает Олег под свою руку?

— Новгород не участвует в его походе. Кроме добровольцев.

— Он собирает страшную силу, посадник. Такого сборища воев я не припомню и за всю свою жизнь.

— И это — забота Олега, князь. Я не могу понять твоего беспокойства.

— А если вся эта людская орава развернется на Новгород?

— Надо же кому-то доверять, князь Рюрик. Новгород верит конунгу Олегу и подписанному им договору. Кроме того, Киев — куда более завидная добыча, нежели Господин Великий Новгород.

— Неужели Киев богаче Новгорода? — усмехнулся Рюрик. — Вы держите в своих руках весы, а не мечи, а Аскольд ходил на Царьград, оттеснял дулебов, примучил гузов.

— Весами управляет тот, кто держит их в собственных руках, князь, а Новгород — всего лишь одна чаша этих весов. Киев не только середина торгового пути из варяг в греки, но и сердцевина всей славянской земли.

— А хазары, которым платят дань славяне юга?

— О них позаботится Олег, как только посадит твоего сына княжича Игоря на Киевский стол.

— И ты веришь, что он провозгласит моего Игоря князем, посадник?

— Ему это выгодно, князь Рюрик. А что может быть выше выгоды?

— Власть!.. — вдруг выкрикнул Рюрик, подавшись вперед. — Власть! Власть! Власть!..

Рюрик боялся, сомневался, раздражался, завидовал и кричал, а вооруженные отряды шли и шли через земли Господина Великого Новгорода, стекаясь в земли кривичей, и никакие тиуны не могли их счесть. Они шли отрядами в несколько десятков воев по дорогам и группами в три-четыре человека без всяких дорог. Шли молчаливые широкоплечие ливы и белоглазая, с белыми косами до плеч чудь, метавшая свои тяжелые ножи и стоя, и лежа, и на бегу. Шли косматые, одетые в кое-как скроенные шкуры лесных зверей финны с непременными топорами на поясе и луком за плечами. Шли никогда не стригущая волос весь с копьями, вольные варяги с мечом у бедра и сбежавшие из рода своего юноши с ножом за онучами. Шли по воде и по суше непрестанно, безошибочно стекаясь к Смоленску, потому что шли они на запах добычи.

Маленький, затерянный в болотах народ русов смог поднять не только воинов, но и всю голытьбу всех окрестных племен и народов, что особенно бесило Рюрика.

Утром следующего после свидания дня Альвена привела Инегельду. Поспешно и как-то очень смущенно распрощавшись, тут же и ушла, оставив Неждану молча разглядывать дар Смоленского князя.

Неждана не обладала материнским сердцем Альвены, и красота юной рабыни вызвала в ней совсем иные чувства. Справедливо отметив, что девушка и впрямь нежна и прекрасна, воспитанница конунга ощутила вдруг болезненный укол ревности. Да, именно такая беззащитная нежность и должна была увести за собою любовь Олега, передвинув тем самым саму Неждану во второй ряд, и помешать этому было невозможно: не зная мужчин, Неждана очень хорошо знала своего высокого покровителя. Однако она ничем не выказала вспыхнувшей в ней неприязни, улыбнулась Инегельде и тут же передала ее своим женщинам, заранее приказав им не спускать с нее глаз.

Летом Старая Руса пустела и затихала. Все мужчины, способные носить оружие, уходили в походы за добычей, взимая дань с проходящих торговых караванов, а при случае и забирая в рабство женщин и детей (мужчины, как правило, предпочитали смерть). Торговля рабами была весьма прибыльным делом, но еще Ольбард Синеус повелел резко ограничить ее: близлежащие племена славян, чуди и даже финнов всегда пытались отбить своих соплеменников или по крайней мере отомстить за них русам. Это приводило к многочисленным стычкам, рождало кровную месть и держало русов в постоянном напряжении, потому Синеус и распорядился брать в полон только представительниц далеких земель: хазарянок, ромеек, германок. Таковые обычно уже были рабынями, вопрос для них касался лишь смены одного хозяина на другого через невольничьи рынки Царьграда, Херсонеса или Тмутаракани, а потому они скорее радовались, чем огорчались, так как русы переняли у славян мягкое отношение к рабам. Но далеко не в каждом караване следовал живой и очень дорогостоящий товар, и промысел этот постепенно угасал, хотя у знатных русов рабов для услуг и рабынь для наслаждений было достаточно: из их гибельных болот выбраться без надежного проводника было невозможно, и рабов в каждом господском доме никто не охранял. Они приравнивались к челяди, дети их, рожденные от совместных браков, уже считались русами, а наиболее толковые порою достигали и известного положения не только в доме. И у самой Нежданы домоправительница была хазарянкой, попавшей в рабство еще ребенком. Закира полностью распоряжалась хозяйством и челядью, освобождая свою юную госпожу от хлопот по дому.

В свободное время она собирала девушек в девичьей, где они занимались вышиванием парадных одежд и покровов. Обычно Неждана не принимала в этом участия, но, сдав Закире с рук на руки «смоленский дар», через день пришла в девичью, получила, как и все, урок от Закиры и молча принялась расшивать жемчугом праздничный нагрудник для конунга Олега.

Девушки обычно распевали песни или слушали старинные сказания, но в тот вечер все с любопытством принялись расспрашивать Инегельду. Она отвечала с готовностью, но кратко и застенчиво, а Неждана только слушала, за весь вечер не задав ни одного вопроса.